В движении. История жизни - [59]
К этому времени Колин Хейкрафт владел достаточно солидной издательской фирмой, «Дакуорт», которая располагалась через дорогу от дома Джонатана Миллера. В конце 1971 года, видя, в каком затруднительном положении я оказался, Джонатан принес Колину копию текста первых девяти историй – я совсем забыл, что она у него была.
Колину истории понравились, и он предложил мне написать еще. Меня это и взволновало, и испугало. Колин мягко настаивал, я колебался; он ждал, потом вновь шел на приступ. Он был очень деликатен, очень осторожен по поводу моей неуверенности в себе и моих беспокойств. Я увиливал в течение шести месяцев.
Понимая, что мне нужен толчок, Колин, повинуясь своей импульсивной интуиции, к которой часто прибегал в делах, отдал принесенную Джонатаном рукопись в набор. Он сделал это в июле, не посоветовавшись со мной и даже не предупредив. Это был в высшей степени щедрый, даже экстравагантный шаг: какие у него были гарантии, что я продолжу писать книгу? Но этим шагом он также говорил, что верит в меня. Все это происходило задолго до появления цифрового набора, и Колин, сделав гранки для корректуры, пошел на значительные издержки. Но и для меня это многое значило: книга была хороша.
Я нашел стенографа-машинистку – моя правая рука не могла держать ручку после того, как я стукнулся головой о низко установленную балку чердачной лестницы. Но я заставил себя работать и ежедневно диктовал текст – обязанность, которая вскоре, по мере того как я углублялся в работу, превратилась в удовольствие. «Диктовать» – это не очень точное слово. Я устраивался на кушетке в своем ортопедическом воротнике, просматривал записи, а потом рассказывал стенографистке свои истории, наблюдая за выражением ее лица по мере того, как она превращала мой рассказ в стенограмму. Ее реакция была вещью принципиальной – я же диктовал не машине, а человеку! Это все походило на рассказы Шахерезады, только Шахерезадой был я. Каждое утро машинистка приносила надиктованный накануне текст, отлично перепечатанный; его я и читал вечером матери.
Почти каждый день я отправлял Колину законченные куски машинописи, которые потом мы детально прорабатывали. Хотя тем летом мы проводили вместе долгие часы, как это видно из переписки, наши отношения были в значительной степени формальными: Колин всегда был «мистером Хейкрафтом», а я – «доктором Саксом».
Так, 30 августа 1972 года я писал:
Уважаемый мистер Хейкрафт! Прилагаю при сем еще пять историй. Таким образом, шестнадцать историй составят, в общем, двести сорок страниц или от пятидесяти до шестидесяти тысяч слов… В настоящее время я обдумываю включение еще четырех историй… но в этом я буду полностью полагаться на Ваше суждение…
Я попытался отойти от медицинской документации и начать писать просто истории, но пока без особого успеха. Вы абсолютно правы относительно того, что искусство от жизни отличает наличие формы (жизнь бесформенна); вероятно, мне в моих историях не хватает более ясной и четкой сюжетной линии, но они так сложны и многомерны – как гобелены. То, что я Вам присылаю, есть, в известной степени, не до конца обработанный материал, который другие люди (включая меня) позднее смогут довести до совершенства.
С искренним уважением,
Оливер Сакс.
Неделей позже я продолжил в новом письме:
Уважаемый мистер Хейкрафт!
Я потратил несколько дней на предисловие… которое и прилагаю. Я вышел на верную дорогу только после того, как совершил все возможные ошибки и исчерпал все неверные пути… Вскоре мне вновь потребуется поговорить с Вами… как всегда, поскольку только Вы можете помочь мне исправить то, что я испортил.
Летом 1972 года Мэри-Кей Уилмерс, соседка Колина по Глостер-Кресент и редактор еженедельной газеты «Слушатель», публикуемой корпорацией Би-би-си, предложила мне написать статью о моих пациентах и об их «пробуждениях». До этого мне еще никто статей не заказывал. Газета «Слушатель» пользовалась высокой репутацией, потому я был взволнован и польщен: мне предоставлялась возможность впервые высказаться перед широкой аудиторией о моей работе и моих открытиях. Вместо строгих отказов, которые я до сих пор имел от неврологических журналов, я получил заказ на статью и мог полно и свободно рассказать в печати о том, что у меня так долго копилось в уме и на душе.
На следующее утро я за один присест написал статью и отправил ее Мэри-Кей. Но к полудню я кое-что решил изменить и, позвонив ей, сказал, что могу улучшить свою работу. Мэри-Кей ответила, что статья у меня получилась просто отличная, но если я решил сделать изменения или дополнения, она будет рада их прочитать.
– Правда, статья в переделке совсем не нуждается, – пыталась меня убедить Мэри-Кей. – Она написана очень ясно, мысль течет легко и естественно; мы были бы рады опубликовать ее в том виде, в каком получили.
Но я чувствовал, что сказал не все, что хотел, а потому, вместо того чтобы возиться с изначальным текстом, я сел и написал совершенно другой, по своему подходу отличающийся от первого. Написанное понравилось Мэри-Кей так же, как и первый вариант: оба они достойны публикации, сказала она.
