В движении. История жизни - [38]

Джим сообщил, что уже два года не берет в рот спиртного, и это меня особенно обрадовало, так как у него была склонность к неожиданным запоям, и во время последнего он получил панкреатит.

От меня он поехал в Солт-Лейк-Сити, побыть с семьей. Три дня спустя мне позвонила Кэти и сказала, что Джим умер. Он сорвался в запой. Результат – острый панкреатит, осложненный некрозом поджелудочной железы и общим перитонитом. Джиму было всего тридцать пять[22].

Однажды в 1963 году я отправился на пляж Венеции поплавать в волнах прибоя. Прибой был достаточно сильный, и в воде никого не было, но, будучи на пике своей силы (и величия), я был уверен, что у меня все получится. Пару раз меня швырнуло – слегка, – но это было даже забавно, а потом над моей головой поднялась огромная волна. Я попытался поднырнуть под нее, но она упала гребнем мне на спину и принялась тащить и переворачивать. Мне было неясно, как далеко волна меня унесла, но тут я понял, что сейчас она швырнет меня на берег. Такого рода удары на тихоокеанском берегу – самая распространенная причина сломанных шейных позвонков, и мне хватило времени, только чтобы выставить вперед правую руку. Ударом ее завернуло за спину, и плечевой сустав оказался вывихнут, но зато я спас шею. С одной рукой мне было не выплыть из пены и не избежать удара следующей волны, которая уже нависала над берегом. Но в последнее мгновение сильные руки подхватили меня и перенесли в безопасное место. Это был Чет Йортон, исключительно сильный молодой бодибилдер. Как только я оказался на берегу, мучительная боль пронзила меня – головка моей плечевой кости торчала там, где ей не должно было быть. Чет и еще несколько его приятелей-атлетов подхватили меня – двое за талию и двое за вывихнутую руку – и, хорошенько потянув, с ощутимым шлепком поставили ее на место. Чет потом выиграл соревнования на звание «Мистер Вселенная»; в возрасте семидесяти лет он все еще замечательно мускулист. И я не писал бы сейчас эти строки, если бы в 1963 году он не вытянул меня из воды[23].

Сейчас я опасаюсь прибойной волны, а потому моими любимыми местами плавания стали озера и реки с тихим течением, хотя при спокойном море я люблю поплавать и с маской, и с аквалангом – этому я научился в 1956 году в Красном море.

Как только сустав оказался на месте и боль в плече утихла, заболели рука и грудь. Я сел на мотоцикл и отправился в Отделение экстренной помощи Калифорнийского университета, где у меня определили перелом руки и нескольких ребер.

Время от времени по выходным я на вызовах сидел в клинике университета, а иногда, чтобы пополнить свой скудный бюджет, работал по совместительству в больнице в Беверли-Хиллз. Однажды я встретил там Мэй Уэст, которая обратилась по поводу какой-то маленькой операции (я не узнал ее в лицо, потому что вообще плохо запоминаю лица, но узнал голос – и как я мог его не узнать?). Мы довольно много разговаривали. Когда я пришел попрощаться, она пригласила меня в свой особняк в Малибу – ей нравилось, когда вокруг нее крутятся мускулистые мужские тела. Жаль, что мне так и не удалось воспользоваться приглашением.

Однажды моя физическая сила пригодилась мне и в неврологическом отделении. Мы проводили анализ поля зрения у пациента, страдающего одновременно кокцидиомикозным менингитом и гидроцефалией. Во время обследования глаза больного неожиданно закатились, и он начал падать. У него развивалось то, что называется «вклинение» – достаточно мягкое словечко для процесса, при котором при повышенном внутричерепном давлении мозжечковые миндалины и мозговой ствол продавливаются через большое затылочное отверстие у основания черепа. Вклинение в течение нескольких секунд может привести к летальному исходу, и я, исключительно рефлекторно, схватил больного, перевернул его вверх ногами и удерживал в таком положении, пока миндалины и ствол мозга не вернулись в полость черепа, – так я вырвал несчастного из челюстей смерти.

Другая больная в нашем отделении, слепая и парализованная, умирала от редкой болезни, именуемой оптиконевромиелит, или болезнь Девика. Когда она узнала, что у меня есть мотоцикл и я живу в Каньоне Топанга, она изложила свое особое последнее желание – проехаться со мной на мотоцикле по извилистым склонам каньона. Однажды в воскресенье я пришел в больницу в сопровождении трех приятелей из числа спортсменов; нам удалось «умыкнуть» пациентку и привязать ее ко мне сзади. С пациенткой за спиной я медленно выехал из больницы и покатал ее по Каньону, как ей хотелось. Когда я вернулся, начальство больницы бушевало от ярости настолько сильной, что я думал, будто меня сейчас же вышвырнут с работы. Но пациентка и коллеги заступились, и меня оставили, хотя и серьезно предупредили. В целом отделение неврологии относилось ко мне, с одной стороны, как к источнику беспокойств, а с другой – как к некоему украшению, поскольку я был единственным аспирантом с опубликованными работами, что частенько спасало меня от головомоек.

Иногда я задаю себе вопрос: почему я очертя голову бросился в атлетизм и пауэрлифтинг? Мотив у меня, как я полагаю, был вполне обычный – я не был девяностовосьмифунтовым «слабаком» с рекламного плаката атлетического клуба; был я юношей робким, застенчивым, беззащитным и послушным. Потом я стал сильным – очень сильным, – но обнаружил, что это не изменило моего характера, который остался прежним. Кроме того, за способность поднимать огромные тяжести, как и за прочие избыточные способности, я должен был заплатить определенную цену. С остервенением занимаясь жимом из положения сидя, я вывел свои четырехглавые мышцы далеко за их естественные пределы, в результате чего они стали подвержены травмам, что и произошло, когда в 1974 и 1984 годах я порвал два из сухожилий, соединяющих эти мышцы со скелетом. Когда в 1984 году я, чувствуя к себе невыразимую жалость, лежал в больнице с гипсом на ноге, ко мне пришел Дэйв Шеппард, «Могучий Дэйв» из моего прошлого, связанного с «Побережьем мускулов». Он с трудом приковылял в мою палату, страдая от боли – у него был тяжелый артрит обоих бедренных суставов, и он ожидал их полной замены. Мы посмотрели на наши тела, полуразрушенные пауэрлифтингом.