В двенадцатом часу - [13]

Въ залѣ было нѣсколько мужчинъ, прилежно разсматривавшихъ колекцію жуковъ, разложенную на большомъ кругломъ столѣ. Одинъ изъ этихъ господь подошелъ встрѣтить новыхъ гостей и привѣтствовалъ ихъ вѣжливыми словами.

— Вы сдѣлали намъ честь своимъ посѣщеніемъ, сказадъ онъ: — не угодно ли вамъ пожаловать въ гостиную, гдѣ я представлю васъ мистрисъ Дургамъ, которая находится въ слѣдующей комнатѣ?

Господинъ, произносившій эти слова на нѣмецкомъ языкѣ съ иностраннымъ акцентомъ, представилъ обоихъ друзей всѣмъ своимъ знакомымъ, разсматривавшимъ жуковъ вокругъ стола, и какъ оказалось, почти всѣ знакомы съ Бенно; послѣ этото повелъ ихъ въ смежную гостиную. Ему было около сорока лѣтъ, роста онъ было средняго, широкоплечъ и съ прекраснымъ, выразительнымъ лицомъ, на которомъ отпечатлѣвалось невозмутимое спокойствіе англичанина. Въ его голосѣ звучала вѣжливая благосклонность, но безъ всякой теплоты; свои привѣтствія онъ произносилъ какъ заученный урокъ.

Смежная комната оказалась тою самою гостиной, которую Свенъ такъ хорошо помнилъ съ самаго того утра. Но въ то время комната была пуста, въ ней царствовали полусумерки, среди которыхъ демонскіе полуопущенные глаза той красавицы приводили въ смятеніе впечатлительнаго посѣтителя. Теперь же комната была оживлена многочисленнымъ обществомъ и розовые оттѣнки заходящаго солнца, врываясь въ гостиную сквозь открытыя двери балкона, сливались съ ослѣпительнымъ свѣтомъ свѣчей.

Свенъ замѣтйлъ эту разницу, пока его взоръ устремился на желанный портретъ для удостовѣренія себя въ его пребываніи здѣсь, и въ ту же минуту обратился на даму, сидѣвшую на диванѣ за кипящимѣ самоваромъ и угощавшую чаемъ гостей, сидѣвшихъ вокругъ стола.

Эта дама была оригиналомъ портрета.

Но удивительная вещь: Свенъ чувствовалъ странное разочарованіе. Онъ долженъ былъ согласиться, что художникъ не отступилъ, можетъ быть, отъ правильной красоты очертаній, отъ нѣжности, красокъ, богатства дивныхъ темнорусыхъ волосъ; но то упорное презрѣніе къ жизни въ ея нѣсколько нахмуренныхъ бровяхъ, та неизреченная скорбь въ полузакрытыхъ, печально опущенныхъ глазахъ, то полное слезъ подергиваніе въ углахъ прекрасныхъ губъ — были ли хотя слѣды отъ всего этого на лицѣ спокойномъ какъ маска, привѣтствовавшемъ вновь представленныхъ гостей едва замѣтною улыбкой? «Поистинѣ» такъ думалъ Свенъ послѣ того какъ былъ представленъ другимъ дамамъ и кавалерамъ, сидѣвшимъ вокругъ стола, и могъ держаться въ сторонѣ, чтобъ безъ помѣхи дѣлать сравненіе между оригиналомъ и портрегомъ: «поистинѣ, я былъ вполнѣ правъ, когда при первомъ впечатлѣніи почувствовалъ, что художникъ изображалъ не дѣйствительность, а идеалъ своего воображенія. Теперь предъ глазами моими неоспоримое доказательство. Успокойся, обманутое сердце, и пойми, что на землѣ не можетъ существовать того, что наполняетъ душу блаженствомъ.»

Свенъ испытывалъ въ жизни своей много разочарованій подобнаго рода, да и собственно говоря, не вся ли его жизнь была длиннымъ рядомъ разочарованій, которыя приготовляла ему необузданная живость фантазіи и чрезчуръ взыскательныя требованія, которыхъ онъ вслѣдствіе того добивался отъ вещей и людей? Но никогда еще не казалась ему такъ мучительна эта разница, всегда остающаяся въ пользу идеала, когда къ дѣйствительности примѣняется масштабъ воображенія. Съ робкой тоскою приближался онъ къ портрету, надѣясь теперь лицомъ къ лицу увидѣться съ богиней; — завѣса упала и что же увидѣіъ его смущенный взоръ? Простую смертную женщину, хорошенькую, очень хорошенькую — но только женщину...

Свенъ довольно наглядѣлся. Чувство горечи переполняло его душу. Ему хотѣлось бы сейчасъ уйти. Неумолкающій говоръ и смѣхъ общества за чайнымъ столомъ вдругъ опротивѣли ему и показались пошлыми. Чрезъ нѣсколько минутъ онъ вышелъ въ залу и присоединился къ гостямъ, которые все еще не насмотрѣлись на колекцію жуковъ. Бенно предупредилъ уже его въ залѣ и даже прочиталъ лекцію объ удивительномъ насѣкомомъ, которое за нѣсколько дней предъ тѣмъ доставлено было Дургаму однимъ пріятелемъ его изъ Бразиліи. Бенно былъ опытнымъ зоологомъ и именно жукъ былъ его сильною стороною. Онъ умѣлъ разсказать интереснѣйшія исторіи на счетъ этого созданія, такъ что его слушатели, и поучались и восхищались. Но никто не прислушивался къ его лекціи съ такимъ любопытствомъ, какъ Дургамъ. Свенъ, воспользовавшись этимъ временемъ, подробно изучалъ физіономію этого человѣка.

Но съ какимъ тщаніемъ ни старался онъ изучать его, а все же не могъ добиться настоящаго результата. Широкій, мужественный лобъ обозначалъ необычайную силу мышленія, твердо сомкнутыя губы и сильный, угловатый подбородокъ тоже указывали на могучую силу воли и ни предъ чѣмъ не отступающую рѣшимость — но вотъ и все тутъ. Ни однимъ взглядомъ глаза его не обличили, что таится въ душѣ этого человѣка; ни одна улыбка не обнаружила, что у него въ сердцѣ происходитъ. Когда онъ говорилъ — а онъ не мало дѣлалъ такихъ замѣчаній, изъ которыхъ легко можно было заключить, что онъ основательно изучалъ естествовѣдѣніе — и слова его произносились ровнымъ, спокойнымъ голосомъ, и видно было, что всѣ его мнѣнія были взвѣшены и обсуждены съ строгою справедливостью. Казалось невозможнымъ, чтобъ этотъ человѣкъ позволилъ себѣ увлечься своими чувствами, казалось даже, что онъ неспособенъ на такое увлеченіе. Въ концѣ концовъ, этотъ человѣкъ произвелъ на Свена впечатлѣніе двери подъ тройнымъ замкомъ.