В Древнем Киеве - [33]
Сегодня Ждан тихо, бочком вошел в Миронегову хату, уселся на скамейку против костереза. Тот поднял глаза. Ждан сокрушенно глядел на постаревшее лицо Глебкиного приемного отца: сеть мелких морщин бороздила теперь его щеки и взгляд добродушных и ласковых глаз померк, затуманился. Перед Жданом сидел утомленный старик, а не тот Миронег, каким он знал его до поражения на Альте.
>Воины возвращаются в Киев.
Полученная рана, горести и беды оставили глубокий след на Глебкином приемном отце.
Ждан стал рассказывать, что было на вече, как киевляне сговорились послать послов в Переяславль и в Чернигов.
— И я увязался ехать с послами в Чернигов… буду искать Глебушка…
Олюшка при этих словах так и впилась глазами в Жданкино лицо.
— И полно, — сказал, вздохнув, Миронег, — поздно теперь отыскивать Глебкин след — не в речке же Снов, где потонули наши воины!
Кто-то стукнул в дверь. В хату вошли Онцифор с Петрилой.
— Ишь, что надумал мой Ждан! — начал было Петрило, — мало навоевался с половцами, еще хочет…
— И ты дал благословение? — спросил Миронег, откидывая упавшие на глаза волосы.
Тут вмешался Онцифор:
— Как же не дать?! Жданко хочет найти Глеба.
Миронег вздохнул:
— Найдет ли?
— Найдет, — уверенно сказал Онцифор.
— А как это случилось, что послы берут с собой Ждана? — спросил неожиданно повеселевший Миронег.
— Да как же не взять? — ответил Онцифор. — Ведь я — посол. Я и беру с собой своего унота.
Петрило молчал. Неизвестно было, с охотой ли он отпускает сына, или в душе его происходит борьба.
А Онцифор рассказывал дальше: «Святослав успокаивает, велит сказать брату своему, нашему киевскому князю Изяславу: ежели пойдешь с ляхами, то пойдем против тебя ратью — не дадим губить город отца нашего, стольный наш Киев; а если идешь к нам с миром, бери с собой малую дружину. Иди спокойно, супротивников нет у тебя теперь!»
Онцифор продолжал с воодушевлением, он говорил так, как будто его слушала толпа на киевской площади, а не два старика: Миронег да Петрило. Он говорил: «Опомнились русские люди, готовятся дать отпор проклятым. Святослав собирает войско, кликнул клич по Черниговской земле, чтобы шли на бой все, кому дорога родина и честь Руси…» И собираются со всех концов Черниговщины, со всех концов русской земли. Надо, чтобы воины собирались и с Переяславщины и с Киевщины… со всех концов русской земли.
Ладно ты сделал, Петрило, что благословил Ждана на поход. Пусть киевлянин он, не черниговец, но все одно: и переяславцы и черниговцы — все мы одно — Русь. Одно слово: «русские люди».
В это мгновение отворилась дверь — в комнату вошел Офрем. Он постоял тихонько, послушал, о чем говорят, а когда Онцифор замолк, Офрем заговорил: «Слушаю я тебя, слушаю, праведно говоришь… Вот я — новгородец — нет в наших краях половцев, а знаем мы, что обижают они Русь, знаем, что злейшие они наши враги…» И тут вспомнил Глебку. «И до чего хорош был малый! — ласковый, приветливый, до всего доходчивый, смекалистый!»
>Миронег благословляет Глеба перед походом.
От этих похвал его приемному сыну еще пуще разгорелась у Миронега тоска по Глебу.
До позднего часа засиделись гости у Миронега, а потом вдруг заторопились. Онцифор со Жданом должны были наутро, ранним-рано отправиться на главную киевскую площадь, чтоб оттуда отправиться вместе с остальными послами в город Чернигов, а Петрило собрался наутро в родное сельцо под Василев.
Офрем вернулся к любимому занятию — списыванию книг, а Миронег остался дома один вместе с приемной дочкой Олюшкой.
Совсем тихо стало в дому у Миронега. Молчаливый сидел он за своим рабочим столом, где были разложены ножики, пилочки, двузубцы и валялись незаконченные чесала с хитрой резьбой, ларцы и рукояти мечей.
Миронег работал уж не так быстро и не с той охотой, как то бывало раньше. Ныло раненое плечо, и грусть по Глебке не давала покоя сердцу. Все думал об одном: осиротили его половцы проклятые, второго сына отняли.
Сидел Миронег у своего стола, отставив пилочки и ножики, глядя молча в одну точку.
Рыжий котенок, Глебкин любимец, вскарабкался к нему на колени, потерся об его рубашку, промурлыкал свою однообразную песенку.
— Олюшка, — кликнул Миронег Глебкину сестренку. — Накорми Рыжика!
Олюшка, глядя на Рыжика, начала причитать:
— Бедный братец мой, Глебушко! Кто-то накормит, напоит тебя, сиротинушку!
— Полно, доченька! — прервал ее Миронег и прибавил строго: — Не плачь! Все будет ладно!
Когда Онцифор со Жданом прибыли в столицу Черниговского княжества — город Чернигов, они увидели, что весь народ ходит по улицам, как в дни больших праздников, радостный, ликующий. Люди собираются в кучки, толкуют, что не можно терпеть больше половцев в русской земле, должно всех перебить, прогнать, чтобы и впредь не повадно было проклятым вторгаться в наши села и города.
Киевские послы остались довольны приемом Святослава — черниговского князя. Онцифор рассказывал Ждану, что князь сказал: «Не дадим в обиду стольный наш город, великий Киев. Брату Изяславу послано сказать: ежели не бросишь ляхов, — мы сами на тебя ратью пойдем; бросай ляхов, иди в Киев, в святой город отца нашего, иди с малой дружиной, тогда миром покончим, а всю силу свою бросим на злейших недругов наших — на половцев».
