В дороге - [2]

Однако не только Париж и Монте-Карло притягивают к себе паломников. Еще есть Рим и Флоренция. Там хватает картинных галерей, церквей и руин, так же как магазинов и казино. А ведь снобизм декларирует любовь к Искусству — или, чтобы быть точнее, он требует непременного посещения тех мест, где процветало Искусство. Впрочем, он так же деспотичен, требуя посетить те места, где можно наблюдать Жизнь.

Все мы более или менее интересуемся Жизнью — даже в том ее не очень привлекательном виде, какой можно найти на Монмартре. Ну а вкус к Искусству — во всяком случае, к тому искусству, что представлено в галереях и соборах, — никоим образом не универсален. Поэтому участь несчастных туристов, которые из снобизма едут в Рим или Флоренцию, еще ужаснее участи тех, кто по похожим причинам отправляется в Париж и Монте-Карло. Туристы «посещают» соборы, надевая маску обязательного интереса к Искусству, но какая же апатия, какая усталость в их глазах! И оттого эта усталость еще сильней, оттого она еще мучительнее, что причина ее — в необходимости симулировать живую заинтересованность, даже выражать фальшивый восторг при виде объектов, описанных в бедекере[2]. Но все же в конце концов наступают моменты, когда не остается сил терпеть. Филистерство больше не платит дань общеизвестным шедеврам. Озлобленный и взбунтовавшийся турист богом клянется, что не заглянет ни в один собор, и проводит время в комнате отдыха отеля за чтением континентальной «Дэйли мэйл».

Помнится, один такой мятеж мне пришлось наблюдать в Венеции. Представители компании моторных катеров объявили дневную экскурсию на остров Торчелло. Мы заранее заказали билеты и в компании еще семи-восьми туристов в назначенное время отправились в путь. Романтический в своем уединении, остров раскинулся посреди лагуны. Мы причалили к разрушающейся пристани. Примерно в четверти мили, за полем, стояла церковь. В ней можно было увидеть едва ли не самую красивую в Италии мозаику. Мы вышли на берег — все, кроме одной разумной американской четы, которая, узнав, что предстоит осмотр еще одной церкви, решила спокойно посидеть в катере до нашего возвращения. Мне очень понравились их твердость и честность. Правда, с другой стороны, мне было жаль, что они проделали такой путь и потратили деньги всего лишь ради удовольствия посидеть в катере, привязанном к гниющей пристани. А ведь к тому времени они успели побывать только в Венеции. Их путешествие по Италии едва началось. Прежде чем, достигнув благословенного Неаполя, они получили бы возможность отправиться домой через Атлантику, их еще ждали Падуя, Феррара, Равенна, Болонья, Флоренция, Сиена, Перуджа, Ассизи и Рим с их бесчисленными храмами и картинами. Несчастные рабы, думал я, да еще у такого сурового хозяина!

Подобных людей мы называем путешественниками, потому что им не сидится дома. Но они не настоящие путешественники, в душе они не путешественники. Ведь они путешествуют не ради самого путешествия, а потому что так принято. Они отправляются в путь, воспитанные на мифах и фантастических надеждах, чтобы вернуться — неважно, признаются они в этом или нет — разочарованными. Так как их интерес к реальному и близкому недостаточен, они устремляются за мифами, но сталкиваются с действительностью, которая их разочаровывает, какой бы она ни была любопытной, прекрасной и разнообразной. Только оказываясь, если повезет, в обществе таких же туристов-единомышленников, они обретают оазис в чужой пустыне, испытывают чувство выполненного долга и более или менее весело проводят время, несмотря на то что путешествие их угнетает.

Настоящий же путешественник, напротив, до того интересуется реальными вещами, что ему не нужны мифы. Он отличается ненасытным любопытством, ему нравится все необычное просто своей необычностью, он получает удовольствие от любых проявлений прекрасного. Конечно, было бы нелепостью сказать, что он никогда не скучает. Невозможно путешествовать, вовсе не испытывая скуки. У туриста, как правило, большая часть дня ничем не занята. Начнем с того, что много времени занимают переезды с места на место. Поэтому, когда надоедает глазеть в окно, путешественник ощущает физическую усталость, к тому же ему нечем заняться. Дома, среди повседневных дел, скуки не испытываешь. Скука завладевает человеком главным образом на отдыхе. (Это ли не хроническое заболевание бездельников?) Именно по этой причине настоящий путешественник находит ее скорее приятной, нежели мучительной. В ней символ его свободы — его ничем не ограниченной воли. Поэтому когда его охватывает скука, он принимает ее не просто философски, а почти с удовольствием.

Настоящий путешественник обычно считает свое пристрастие к путешествиям пороком. От этого порока, как от всех других, трудно избавиться, какими бы временем, деньгами, силами и житейским комфортом ни пришлось ради него пожертвовать. Он выдвигает свои требования, и настоящий путешественник добровольно, даже поспешно отдает все. Кстати заметим, что многие пороки требуют значительного самопожертвования. Нет большей ошибки, чем предполагать, будто порочная жизнь — сплошная цепь наслаждений. Она почти столь же скучна и тягостна — если, конечно, соблюдать все правила, — как жизнь христианина в «Пути паломника»