В доме Шиллинга - [10]

Органъ былъ старинный и самаго первобытнаго устройства; онъ имѣлъ только нѣсколько оловянныхъ трубокъ и очень широкія клавиши, такъ что на немъ нельзя было исполнять полный хоралъ. И его, должно-быть, дѣлалъ тоже монахъ, а именно самъ настоятель, кельей котораго была эта просторная въ родѣ залы комната… Вольфрамы оставили неприкосновенной всю обстановку комнаты, она служила для святыхъ цѣлей, и они боялись осквѣрненіемъ святыни спугнуть благословеніе со своихъ владѣнiй, ибо часто страхъ Божій въ эгоистической человѣческой душѣ соединяется со страхомъ потерять земныя блага.

Теперь молодой человѣкъ сразу увидѣлъ, что органъ исчезъ. Безмолвный отъ изумленія глядѣлъ онъ на темную доску, помѣщавшуюся на мѣстѣ органа между изображеніями святыхъ и странно выдѣлявшуюся среди рѣзьбы.

– А, ты удивляешься, – сказала маіорша, повернувшись отъ окна. – Мы ужасно испугались… Трубки, конечно, уже давно сдвинулись съ мѣста, но мы не обратили на это вниманія, какъ вдругъ на другой день рожденія Вита все рушилось съ ужаснымъ шумомъ… Конечно, онъ служилъ только убѣжищемъ мышамъ, но всѣ мы его почитали, и до обломковъ не коснулась чужая рука – дядя все убралъ самъ – и ни малѣйшій кусочекъ не попалъ въ печку.

Молодой человѣкъ взошелъ на галлерею и отворилъ дверь, образовавшуюся изъ поставленной доски. Въ довольно глубокомъ темномъ углубленіи стѣны, гдѣ прежде помѣщался органъ, были тщательно сложены его остатки. Тамъ лежали оловянныя трубки, толстые деревянные херувимы, окружавшiе ихъ, разсыпавшіяся клавиши – и все это было такъ тщательно собрано, какъ будто бы отъ исчезновенія малѣйшей частицы его зависѣли неудачи и даже гибель всего монастырскаго помѣстья.

Когда совѣтникъ приводилъ все это въ порядокъ, онъ также собственноручно исправилъ поврежденія внутреннихъ стѣнъ. Феликсъ нагнулся, чтобы рассмотрѣть досчатую обшивку.

– Дядя работалъ, какъ настоящій плотникъ! – сказалъ онъ со смѣхомъ матери, которая только что хотѣла выйти изъ комнаты.

Въ эту минуту отворилась дверь изъ сѣней, и послышались твердые шаги.

– Чего ты ищешь тамъ наверху? – раздался вдругъ рѣзкій непріятный голосъ.

Феликсъ вздрогнулъ – этотъ тонъ въ голосѣ дяди всегда дѣйствовалъ на его нервную систему, какъ внезапный звонъ металла. Онъ тотчасъ же быстро сошелъ со ступенекъ и съ легкимъ изящнымъ поклономъ протянулъ вошедшему руку.

– He будешь ли ты такъ любезенъ запереть прежде шкафъ, въ которомъ ты шарилъ съ такимъ любопытствомъ? – продолжалъ совѣтникъ съ мрачнымъ взглядомъ, не взявъ протянутой руки. – И съ какихъ это поръ вошло у насъ въ обычай принимать меня въ моей собственной комнатѣ?

Молодой человѣкъ поспѣшно взобрался на лѣстницу и старался запереть разбухшую отъ сырости дверь.

– Съ тѣхъ поръ, дядя, какъ прислуга показала сюда дорогу, – возразилъ онъ не безъ рѣзкости и, повернувъ голову, черезъ плечо указалъ на кормилицу, которая, кланяясь, поднялась со стула.

– Витъ всегда спитъ здѣсь – господинъ совѣтникъ это знаетъ, – сказала кормилица, увѣренная въ своихъ правахъ.

Совѣтникъ молча бросилъ шляпу на ближайшій столъ. Высокаго роста, не широкій въ плечахъ, но настоящее олицетвореніе силы, онъ въ старинномъ костюмѣ съ кружевнымъ воротничкомъ и въ шляпѣ съ перьями могъ бы какъ нельзя лучше изображать Валленштейна [3]. Густые, коротко остриженные и слегка сѣдые волосы низко спускались на лобъ его умнаго продолговатаго лица, загорѣвшаго отъ воздуха и солнца. Стараясь какъ можно тише ступать, онъ подошелъ къ колыбелькѣ, осторожно приподнялъ пологъ и, прислушиваясь, наклонился къ ребенку.

– Что это значитъ, Трина? Ребенокъ тяжело дышитъ, и головка у него, кажется, горячая, – продолжалъ онъ, едва переводя духъ отъ испуга – трудно было узнать это самодовольное лицо, искаженное страхомъ и безпокойствомъ.

– Витъ испугался, – господинъ совѣтникъ, сказала кормилица жалобнымъ тономъ, складывая руки на животѣ. – Онъ не можетъ выносить шума, а госпожа маіорша уронила на полъ тарелку – я чуть не умерла отъ страха, и тотчасъ же подумала, что Витъ захвораетъ, – онъ очень кричалъ, господинъ совѣтникъ!

Совѣтникъ молчалъ и бросилъ искоса мрачный взглядъ на сестру, которая, блѣдная отъ досады и гнѣва, медленно ходила вокругъ стола и безцѣльно брала въ руки различные предметы, чтобы тотчасъ же опять положить ихъ на мѣсто. Теперь она быстро подошла къ колыбели и пощупала лобъ спящаго малютки.

– Тебѣ померещилось – ребенокъ совсѣмъ здоровъ, – сказала она коротко и рѣшительно, но, какъ казалось, и сама почувствовавъ облегченіе послѣ своего изслѣдованія.

– Слава Богу, – воскликнулъ совѣтникъ, переводя духъ. – Я увѣренъ, что ты знаешь въ этомъ толкъ, Тереза! Но во всякомъ случаѣ было бы умнѣе подать Феликсу обѣдъ въ твоей комнатѣ. Трина права, – Витъ не можетъ выносить ни сильнаго шума, ни громкаго разговора, поэтому, пока твой сынъ пробудетъ здѣсь, мы будемъ обѣдать въ угловой комнатѣ… А теперь надо отнести ребенка въ дѣтскую, – здѣсь воздухъ тяжелъ и пахнетъ кушаньями.

Онъ взялъ колыбель за одинъ конецъ и сдѣлалъ знакъ кормилицѣ взяться за другой, но маіорша взялась сама, и они оба понесли новаго преемника имени Вольфрамовъ, преемника ихъ фамильной гордости и высокомѣрія, какъ принца крови, черезъ кухню и сѣни, а кормилица съ чулкомъ въ рукахъ важно послѣдовала за ними.