В доме - [17]
Раздался щелчок, означавший, что в патронник пистолета дослан очередной патрон, готовый к выстрелу. Мехди проорал два слова, от которых у них кровь застыла в жилах.
– Аллаху акбар!
Настал их последний час.
Раздался третий выстрел, они закричали и заплакали, затем еще несколько, и лежавшие еще больше вжались в пол. Потом послышался сухой щелчок, означавший, что магазин пистолета расстрелян, приговор приведен в исполнение, теракт совершен на глазах у немых камер наблюдения. Камеры, направленные на тела, лежащие в гостиной посреди осколков стекла, засняли только изображение бойни, но не записали немного натужный смешок.
13
– Неплохо я оторвался! – проговорил Мехди.
Тела у его ног зашевелились, лежавшие подняли головы и непонимающе уставились на него.
– Что это было? – глупо спросил Квентин.
Мехди помахал оружием:
– Сигнальный пистолет. Холостые патроны с полноценным звуком выстрела. Гарантированный эффект.
Все встали на ноги, кроме Леа, которая все еще не могла отойти от шока. Мехди протянул ей руку, чтобы помочь.
– Ну же, Леа, ты не убита. Твой час еще не пришел.
– Зачем, блин, ты это сделал?
– Чтобы вас напугать. Разве у нас не такая тема вечеринки?
– Из-за тебя я поранился, – пожаловался Жюльен.
У него кровоточила ладонь.
– А как разбить бутылку холостыми патронами?
– Я сам сбросил ее на пол, когда вы уже лежали. Чтобы вы подумали, что патроны настоящие.
– Это было мощно! – одобрил Квентин.
– Ну, с моей арабской рожей и учитывая все, что говорят про мусульман, изобразить террориста было несложно.
– Я сначала подумала, что ты прикалываешься, – призналась Мари. – Но когда ты заговорил о женщинах и вообще о нас, получилось убедительно. Я решила, будто ты незаметно от нас заделался радикалом.
– Спасибо за «слабоумную шлюху», – проворчала Матильда.
– Сам-то я так вообще не думаю! Серьезно, я тащусь от твоих шикарных волос и не прочь поближе рассмотреть все твои татуировки, если ты, конечно, дашь зеленый свет.
– Между своими нельзя, это правило.
– Которое нарушили Леа и Квентин!
– Это исключение.
– Я тоже хочу стать исключением с тобой.
– Невозможно, ведь тогда это уже не будет исключением.
– Вы только посмотрите на этого бабника! – воскликнула Камилла. – Только что он был террористом, которого в раю поджидают семьдесят девственниц, а теперь уже клеится к девушкам!
– Слушай, а когда ты говорил, что мы жрем дерьмо, ты имел в виду мои дьявольские спагетти?
– Не, я вполне протащился от твоих спагетти, хоть они и не халяльные. Правда, ребят, очень трудно было весь вечер ни к кому не клеиться, молчать и особенно относиться к вам как к сучкам… Ведь девушек я люблю больше всего на свете… после моего восьмого айфона и четвертой «плейстейшн».
– Ну ты и маньяк! – заметил Максим.
– А все же, где ты всего этого набрался? – спросила Мари.
– На самом деле я вам не все рассказал о своем прошлом.
– То есть?
– Сейчас узнаете, только сначала вы должны кое-что сделать.
– Что?
– Выпить по четыре глотка.
14
В конце средней школы Мехди едва не подпал под влияние одного имама. Тогда он жил в пригороде Марселя, а родители почти не обращали на него внимания и совсем не занимались его воспитанием. Мехди оказался вне поля зрения семьи и образовательной системы, зато на него стали влиять друзья, тусовавшиеся во дворе его дома, и местный имам, чьи речи опирались на Коран, как обвинительное заключение на Уголовный кодекс.
Когда его достала пустая болтовня корешей, Мехди стал все больше прислушиваться к радикальным высказываниям хитроумного муллы, который создавал в его голове упрощенную и радужную картину мира, поделенного на воинов и нечестивцев. Радужной она была потому, что Мехди повезло родиться на стороне воинов, то есть ему оставалось только доказать, что он достоин этого, а в противном случае он рисковал попасть в другой лагерь и стать предателем.
В пятнадцать лет Мехди прогуливал школу в бывшем гараже, превращенном в мечеть. Имам рассказывал ему про общество, лишенное ценностей, которое выталкивало людей его веры в ряды проигравших. Он возносил Мехди на пьедестал, с которого тот однажды отомстит за своих братьев и отправится в рай. По сравнению с идиотскими прожектами его товарищей по двору или неизбежной перспективой оказаться в тюрьме, в числе безработных или в лучшем случае на стройке, божественная миссия казалась Мехди более привлекательной. Работать во имя Бога куда лучше, чем быть на побегушках у преподавателя, наркодилера или начальника.
От роли мученика его отговорила советница по профессиональной ориентации в школе. Мадам Броссар заметила в нем способности к рисованию и творчеству, которые не могли развиваться там, где искусство существовало лишь в виде витиеватых тегов граффитчиков на стенах. Кроме того, мадам Броссар обратила внимание и на то, что ученик стал проявлять признаки радикализации (хотя менее опытный человек мог бы принять это за подростковый бунт): отказывался от авторитетов и жизни в обществе, вел разговоры о теории заговора и конце света, внезапно заинтересовался языком, одеждой и кухней представителей своей религии…
