В долине смертной тени [Эпидемия] - [26]

Особенно ее тревожил разлад с мужем. Возможно, он начался не сегодня, а значительно раньше, но именно сейчас стал отчетливо просматриваться. И внешней причиной этого был отец Варлам. Софья Георгиевна понимала, что они никогда не сойдутся в своем отношении к священнику. Возможно, поэтому и не говорила Михаилу, что обрела духовника. Это был совершенно спонтанный порыв; однажды почти случайно забрела в церковь, где в тот момент отец Варлам выступал со своей проповедью. И оказалась зачарована и потрясена неистовостью, чистотой и суровостью его веры. Тогда она не решилась подойти к нему. Но эта мысль ее не отпускала. И в следующий приход в храм это сделала.

Они проговорили довольно долго. И в конце беседы она решилась на то, чтобы попросить стать его своим духовным наставником. Отец Варлам согласился без раздумья.

Когда она вышла из церкви и пошла по вечернему поселку, то задумалась о том, что же толкнуло ее на такой необычный для нее поступок? Мысли и чувства были неясные, спутанные, как не расчесанные волосы, и все же она отдавала себе отчет: в какой-то момент внутри нее поселился душевный дискомфорт. Что-то ей не нравилось в ее жизни, что-то было в ней не так, что-то было не по совести, что-то требовало перемен. Возможно, в тот момент она не решилась сказать себе всю правду, подсознательно ощущая, что в этом случае окажется перед бездной. А она никогда не была настолько смелым человеком, наоборот, чего-то постоянно боялась, то одного, то другого.

Ей не нравилась в себе эта черта, она чересчур много брала себе власти над ней, но избавиться от нее не получалось. Но сейчас Софья Георгиевна подсознательно ощущала, что на этот привычный психологический фон наложилось еще что-то. И когда мир захлестнула пандемия, в ней что-то сломалось. Она понимала, что не имеет никакого отношения к распространению этой заразы, но не могла избавиться от ощущения, что она как-то с этим незримо связана.

С одной стороны Софья Георгиевна понимала, что мысль абсолютно глупая, нелепая, с другой — не могла выбросить из головы слова отца Варлама, что даже наш маленький грех способствует страшным бедствиям и несчастьям, которые обрушиваются на головы миллионов людей. Как все это соединено, она не ведала, да и не очень пыталась узнать, но все больше укоренялась в этом представлении. И оно мучило ее.

У нее периодически возникали странные желания — уйти из этого мира. Куда, было не очень понятно. Монастырь и участь монахини ее совсем не привлекали, ей казалось это извращением человеческой природы. Но другие варианты как-то не просматривались. А чтобы это стремление не прорастало внутрь, старалась по возможности меньше оставаться в одиночестве. На людях подобные мысли и желания появлялись редко.

И сейчас она направлялась к сыну не только, чтобы проведать его, но и чтобы не оставаться одной и хоть как-то сократить щель, которая с каждым днем расширялась между ней и ее близкими.

Виталий лежал в кровати с наушниками в ушах. Она знала, что он любит слушать записи, правда, совсем не те, которые нравятся ей. То, что предпочитал сын, представлялись ей каким-то бесконечным диссонансом, невразумительной какофонией. В молодости она много занималась музыкой, с отличием окончила музыкальную школу. И стояла перед выбором — идти учиться в консерваторию или в медицинский институт. Другие альтернативы она не рассматривала. До сих пор до конца не была уверенна, что тогда поступила правильно.

Софья Георгиевна села рядом с Виталием.

— Как ты сынок? — спросила она. — Ты ужинал?

— Да, мне принесли ужин, — не слишком охотно ответил Виталий. — А что у вас, никто не заболел?

— Ну, кто тут может заболеть, все прошли тестирование. Здесь безопасно. Напрасно ты заточил себя в своей комнате. Завтра выходи ко всем.

Виталий отрицательно замотал головой.

— Я постоянно слушаю новости, смотрю Интернет. Число заразившихся и умерших стремительно растет. Мама, неужели нельзя ничего сделать? Ты же врач.

— На данный момент только одно — не контактировать с окружающим миром.

— Именно это я и делаю.

— Но это не означает, что вообще нельзя ни с кем общаться. Если есть уверенность, что человек не заразен, нет никакой опасности.

— А если он инфицирован, но никто об этом пока не знает? Нет уж, лучше не рисковать.

Софья Георгиевна некоторое время молчала, не зная, как продолжить разговор. Сын явно не внимал ее аргументам.

— Послушай, Виталик, все боятся этого ужасного вируса, но никто так себя не ведет. Даже твой дед, а ему уже семьдесят пять. А для пожилых эта болезнь особенно опасна. Ты же все-таки мужчина, возьми себя в руки. У тебя появился какой-то иррациональный панический страх, который заслоняет разум. Я не понимаю, откуда он? Ты же так любишь жизнь. Как ты сумеешь столько времени провести в полной изоляции?

— Зато это гарантия безопасности. И вообще, мама, позволь мне делать то, что я считаю нужным. Если я не хочу покидать свою комнату, значит, не хочу. И к кому какое дело.

— Жаль, — вздохнула Софья Георгиевна. Она поняла, что все ее усилия выманить сына из комнаты, напрасны. — Но ты многое упускаешь.