В долине смертной тени [Эпидемия] - [16]

— Что за планы можно узнать?

— Я должен был запускать новый проект в Голливуде. Одна кинокомпания уже выделила на него деньги.

— И что за проект?

Святослав пренебрежительно махнул рукой.

— Сейчас нет даже смысла говорить, видя, что творится в мире. Я даже рад, что он не выгорел. С точки зрения сегодняшнего дня это выглядит какой-то безграничной глупостью. Ты так не думаешь? — обратился Святослав к Соланж. — Она должна была играть главная роль, — пояснил он отцу.

— Мне жаль, что я не сыграю эту роль, — произнесла Соланж, делая маленький глоток из бокала. — Она не такая уж и плохая. Хотя, возможно, ты и прав, все это выглядит сегодня немного нелепо. Знаете, Герман Владимирович, — она очень забавно произнесла имя и отчества Ратманова-старшего, — ваш сын — прекрасный режиссер.

— Я старался, — улыбнулся Герман Владимирович. — Хотя, что он будет режиссером, признаюсь, в тот момент я не думал, было как-то не до этого.

Все дружно засмеялись.

— У вас прекрасный английский, — отметила Соланж. — Где вы так хорошо научились говорить?

— Я провел в Штатах по работе несколько лет.

Герман Владимирович и Святослав переглянулись. В их семье на эту тему обычно не распространялись; в молодые годы Ратманов-старший работал в Америке в качестве резидента разведки. Но то были давние дела, после которых было еще много всего.

— И где вы там работали? — с интересом спросила Соланж.

— Преимущественно в Вашингтоне и Нью-Йорке. Лучше расскажите, как вам в Москве?

— Она в восторге от Москвы, — ответил за нее Станислав. — Правда? — посмотрел он на женщину.

— О, да! Из-за этого мерзкого вируса я мало видела город. Но то, что успела посмотреть, это грандиозно. Даже этот дом впечатляет.

— Она нарекла дом Михаила новым Версалем, — заметил Святослав.

Герман Владимирович рассмеялся.

— Весьма меткое сравнение. Хотя все же надо быть справедливым, Версаль немного пороскошней.

— Совсем немного, — засмеялась француженка. — Это же жутко дорого строить такой дворец, одни налоги чего стоят.

— По-видимому, для Михаила они не представляют проблему, — усмехнулся Святослав.

— Он очень богатый человек, у него большой бизнес, если владеет такой недвижимостью, — заметила француженка.

Герман Владимирович и Святослав снова переглянулись.

— В России все не совсем так, как в других странах, Соланж, — пояснил Святослав. — Михаил находится на государственной службе. Как видишь, это очень прибыльное занятие. По крайне мере, для некоторых.

Соланж недоуменно посмотрела на него.

— Я не совсем понимаю, как это может быть. Мой отец был несколько лет заместителем министра культуры Франции, мы жили в небольшом домике в предместье Парижа. А если он попытался бы построить себе что-то похожее, его тут же уволили, да еще отдали бы под суд. Да у нас и денег на это никогда не было. — Соланж свой вопросительный взгляд адресовала сначала одному, потом другому мужчине.

— Отец, кто из нас будет объяснять, ты или я? — засмеялся Святослав.

— Начни ты, если понадобится, я дополню, — предложил Герман Владимирович.

— Я тебе уже говорил, что Россию нельзя сравнивать с другими странами. Тут все устроено по-своему. Здесь государство — это все, оно всем рулит и всем правит. Самое лучшее тут — присосаться к нему. И тогда ты в шоколаде. И можно не обращать ни на что внимания: ни на суд, ни на общественность, ни на газеты, журналы, телевидение. Если тобой довольно начальство, ты в безопасности, и можешь делать все, что пожелаешь. В том числе безгранично воровать.

— Так ваш брат вор? — изумилась Соланж.

— Ни он один, вокруг него все такие. Это и есть в России главный бизнес. Я все правильно объяснил? — обратился Святослав к отцу.

— В целом, да, — согласился Герман Владимирович. — Хотя это все же упрощенный взгляд. Некоторое время назад, Соланж, мы пытались изменить эту клептократическую систему, но из этого мало, что получилось.

— Почему? — спросила Соланж.

— Она оказалась сильнее нас, — коротко объяснил Герман Владимирович.

— Мой отец был вице-премьером в правительстве, — пояснил Святослав.

— Это было и давно и недолго, всего-то полтора года, — сообщил Герман Владимирович. — Мы очень хотели изменить эту страну. По крайней мере, я, но, увы, мало, что получилось, — развел он руками.

— Теперь тебе хотя бы немного понятно? — поинтересовался Святослав.

— Если понятно, то совсем немного, — сказала француженка.

— Не все сразу, — улыбнулся Святослав. — По поводу того, что правительство, в котором пребывал мой отец, хотело изменить страну, я сильно сомневаюсь. Об этом мы с ним много спорили. Но в одном я согласен, что Россию изменить невозможно. Когда я это однажды окончательно понял, то все плюнул, и свалил отсюда. У меня в кармане было всего несколько тысяч долларов. Но мне было все равно, лишь бы подальше от родного отечества.

— Ты мне об этом никогда не рассказывал, — удивилась Соланж.

— Так ты не спрашивала.

— Когда мы познакомились, ты уже был известным режиссером. Сколько фильмов ты снял к тому времени в Голливуде?

— Всего три. И они не имели большого успеха. Так, средний уровень.

— Критики писали другое, — возразила Соланж.

— Что они понимают. Я сам для себя главный судья и критик.