В долине Маленьких Зайчиков - [52]

Еще при входе в ярангу Мивита в нос Праву ударило спиртным перегаром. Когда глаза привыкли к полутьме, Праву увидел неприбранный чоттагин, кэмэны, полное обглоданных костей.

Мивит восседал на плоском камне и качался из стороны в сторону, напевая что-то себе под нос. Под ногами у него валялась бутылка из-под перцовки производства магаданского пищекомбината.

– А-а, пришли? Пришли и принесли мне новый закон: кто не работает, тот не ест! А я вот ем и не работаю! Буду есть! И новый ваш закон съем!

Он был настолько пьян, что разговаривать с ним не имело смысла.

Арэнкава дома не оказалось. Жена не знала, куда он ушел.

Из головы Праву не выходил Мивит. Если человек запил и стал терять человеческий облик – значит, дела его неважны. Не поэтому ли никто открыто не возражал против постройки школы?

Коравье, по-видимому, думал о том же. Он спросил:

– Что делать со стойбищем?

– Как – что делать? – не понял Праву.

– Жители потеряли дисциплину, – пояснил Коравье, с трудом выговаривая новое, непривычное для него слово.

– Что потеряли? – переспросил Праву, сдерживая улыбку.

– У них теперь не осталось никакой власти. Что они хотят, то и делают. Мне Инэнли говорил: многие пастухи перестали выходить в стадо, а на еду колют оленей исправно. Погубят они стадо.

– А ты-то для чего здесь? – с ноткой строгости напомнил Праву. – Для чего тебя послали сюда? Поговори с уважаемыми людьми стойбища. Должны же быть такие люди?

– Есть такие люди. Но мне неловко самому. Недавно только вернулся. Может быть, ты с ними поговоришь?

– Ладно, – согласился Праву. – Позови их в твою ярангу.

Пришли Рунмын, Инэнли, Лелельгын, Ирвыпин. Коравье добросовестно перечислил их имена.

– У вас большое стадо, – сказал Праву. – Надо его беречь. Пора подумать о зимнем пастбище… Кругом вас колхозы. По закону Советской власти земля, а значит, и пастбища принадлежат им. Ближайший колхоз называется «Торвагыргын». Коравье – свой человек в нем… Колхозники не прочь принять стойбище к себе, но ждут вашего согласия. Кроме того, чтобы стать колхозником, надо не просто хорошо работать, а и жить по-новому… Пока вы раздумываете, пусть вашим советчиком будет Коравье. Советская власть доверяет ему… Мы строим школу, чтобы ваши дети учились и убедились в том, что их отцы сделали большую ошибку, отвернувшись от новой жизни… Нам жить вместе, а для этого надо знать обычаи друг друга.

Праву пытливо всмотрелся в лица присутствующих.

Первым заговорил Рунмын:

– Не знаю, как другие думают, но мне кажется, что лучше сначала родителей научить грамоте… Что дети?.. Может, они не поймут, что к чему… А после нас – пожалуйста.

– Верно! – подал голос Ирвыпин.

– Для вас есть более важная работа, – сказал Праву.

– Какая? – спросил Инэнли.

– А вот какая: попробуйте управлять стойбищем сами, вы все четверо. Вашим советчиком, если не возражаете, будет Коравье.

– Не возражаем, – сказал за всех Инэнли.

Когда созданный таким необычным способом совет покинул ярангу, Коравье с упреком сказал Праву:

– Зачем ты сказал, чтобы они обращались ко мне за советом? Ведь я так мало знаю!

– Ничего! – подбодрил его Праву. – Я буду тебе помогать.

– Все же боюсь – трудно будет, – с сомнением сказал Коравье. – Я уже отказывался стать мудрейшим в стойбище… А тут… Не знаю…

– Видишь, какое дело: если человек чего-то очень хочет, то самое лучшее, если он приложит собственные руки, – сказал Праву.

Вечером Праву уезжал. Ему еще надо было побывать в Управлении строительства комбината и сообщить Ивану Николаевичу о некоем Анциферове-Анчипере, который снабжает спиртом Мивита и Арэнкава.

Коравье проводил Праву до последней яранги. Над стойбищем высился, поблескивая стеклами, новый дом.

– Ты теперь не один – вас пятеро, – наставлял на прощание друга Праву. – Вы власть и должны разумно вести дела стойбища.

Вернувшись, Коравье застал представителей «властей» стойбища у себя в чоттагине.

– К тебе за советом пришли, – заговорил Рунмын. – Мы поговорили между собой и решили просить тебя, чтобы закон о равноправии пока не распространять на женщин.

– Хорошо, – с важностью принял решение Коравье.

– Насчет грамоты неясно, – промолвил Ирвыпин. – Разве это детская забава?

– Я советовался об этом с Праву. Будем делать так: с утра учатся дети, а вечером взрослые, которые пожелают.

Росмунта приготовила чай и открыла банку со сгущенным молоком. За неимением чайных ложек мужчины макали в густое молоко пальцы и с серьезным видом обсасывали их, молча смакуя русскую еду.

Коравье настроил приемник, и гости с большим вниманием выслушали последние известия, посвященные, в основном, берлинскому вопросу. Впрочем, хотя диктор говорил на чукотском языке, кроме отдельных слов, ничего нельзя было разобрать.

Рунмын спросил:

– Могут они сказать что-нибудь попонятнее?

Коравье повертел ручку настройки и поймал музыку.

– Это уже лучше, – одобрил Инэнли.

После чая они посмотрели Мирона, который носил русское имя. Перед уходом Лелельгын попросил пустую банку из-под сгущенного молока.

– Я из нее наделаю рыболовных крючков, – сказал он.

Когда гости ушли и Росмунта убрала посуду, Коравье выкурил на ночь папиросу и стал укладываться спать.