В дни войны - [5]

И все с тревогой поглядывали на небо: не видно ли фашистских самолётов?

Советские истребители охраняли дорогу, вступая в частые схватки с гитлеровскими лётчиками, пытавшимися поливать пулемётным огнём мирных измученных людей, уходивших из родных мест.

В одной из таких схваток Гурьев открыл свой боевой счёт. От его пули загорелся вражеский истребитель «мессершмитт» и ярко пылающим костром рухнул в степь. На своём «ястребке» Гурьев вывел тогда красной краской первую маленькую звёздочку.

К концу августа поток беженцев иссяк, волна эвакуируемых с дальних мест прошла через Сталинград. По ночам далеко видны были в степи пожары — горели массивы хлебов и сёла. Всё говорило о том, что фронт приближается к огромному городу.

…Памятное утро 23 августа было душным и жарким. Накалённые солнцем, земля и каменные здания не успевали охладиться за ночь. Высоко над головой кружился вражеский разведчик — «рама». В утренних косых лучах солнца блестели на виражах стёкла кабины. Прерывисто урчали моторы двухвостового самолёта, уходившего на запад… Потом в небе над Сталинградом появились юркие «мессеры», а за ними тяжёлые «юнкерсы» и «хейнкели».

С юга на север шли фашистские бомбардировщики. Их гнали и преследовали наши лётчики, обстреливали зенитчики. Немецкие самолёты то появлялись из-за облаков, то вновь уносились в высоту для того, чтобы вынырнуть в другом месте и сбросить на Сталинград фугасные бомбы большой взрывной силы.

Население города переселилось в убежища, щели, землянки и подвалы. Начались пожары.

Весь день на Сталинград друг за другом, волнами шли эскадры фашистских бомбардировщиков. Все центральные районы города пылали. Не менее шестисот вражеских самолётов, каждый из которых сделал два-три вылета за день, бомбили Сталинград.

После объявленной 23 августа в городе воздушной тревоги так и не последовал отбой. Он наступил только после окончательного разгрома гитлеровских войск под Сталинградом — 2 февраля.

Казалось, вражеским налётам не будет конца. Огромный, цветущий город, в котором жило около полумиллиона человек, превратился в развалины. И ночью фашистские пикировщики продолжали бешеную бомбёжку Сталинграда, освещая его ракетами.

Каждый день враг терял десятки самолётов, сбитых советской истребительной авиацией и зенитчиками. Но это не останавливало его. Бомбёжка продолжалась.

…Лейтенант Гурьев, как и все его товарищи по эскадрилье, почти весь тот день был в воздухе. Он возвращался на аэродром, заправлял самолёт горючим, брал новые пулемётные ленты и вновь взмывал ввысь, бросаясь вдогонку за «юнкерсами».

На фюзеляже его «ястребка» прибавилась ещё одна красная звёздочка. Но на этот раз её вывел не сам Гурьев, а его техник, и при этом сделал это не так аккуратно. Лётчик же еле добрался до блиндажа, упал на койку и, не раздеваясь, заснул тяжёлым сном — настолько он был бессилен.

Так началась для Гурьева Великая битва у Сталинграда. Эскадрилье, в которой он служил, была поручена охрана переправ через Волгу в районе Тракторного завода. По нескольку раз в день поднимались в воздух «ястребки», завязывая схватки с вражескими самолётами. И очень часто подбитые гитлеровские машины ныряли в тёмную от нефтяных пятен Волгу, по которой медленно плыли трупы и обломки разбитых катеров, шлюпок и барж.

Аэродром находился в степи, недалеко от Волги, у ракитовой рощи. Самолёты стояли среди деревьев, росших обособленными «семьями», на просторном заливном лугу. Они были прикрыты ветками с ещё не опавшими листьями, и их трудно было заметить с воздуха.

В здании МТС расположился ПАРМ — полевые авиаремонтные мастерские. Штаб полка, столовая и общежитие помещались в землянках, где всегда стоял приятный смолистый запах от досок обшивки.

…Однажды, когда все самолёты эскадрильи поднялись по очередной тревоге, на аэродроме появился молодой лётчик с небольшим чемоданом в руке. Он то и дело останавливался, прикладывая ладонь козырьком к глазам, и всматривался в небо, откуда доносился гул моторов и отдалённые прерывистые пулемётные очереди. Лётчик подошёл к группе механиков, так же, как и он, наблюдавших за небом.

— Развлекаются! — сказал он, подняв руку вверх.

— У нас часто бывает такое веселье! — ответил механик, не поворачивая в сторону говорившего закинутой назад головы.

Худой и очень высокий инженер эскадрильи, которого все звали «дядей Стёпой», взглянул на кубики в петлицах новенькой гимнастёрки прибывшего и спросил, слегка заикаясь:

— А вы к нам, товарищ младший лейтенант?

Лётчик козырнул и посмотрел снизу вверх на инженера, хотя и сам был, что называется, выше среднего роста.

— Так точно, младший лейтенант Степанов… Явился для прохождения службы… — И добавил: — Разрешите обратиться, товарищ военинженер третьего ранга, где я могу видеть лейтенанта Гурьева?

— А вот сейчас увидите, — ответил инженер, указывая рукой на «ястребок», стремительно приближающийся к аэродрому.

Делая крутой разворот, скользя на крыло, Гурьев блестяще посадил свой самолёт.

Он ещё рулил по полю, а навстречу ему бежал его техник, а за ним Степанов.

— Идти за краской? — весело спросил техник.

— Нет, Дмитрии, сегодня мимо… удрал, проклятый, — засмеялся коренастый, небольшого роста, но ладно сбитый лётчик, выпрыгивая из кабины и любовно похлопывая рукой по фюзеляжу, вдоль которого протянулась красная стрела с шестью звёздочками.