В дни войны: Семейная хроника - [181]

Немец сказал: «Теперь идите мимо американца на дорогу, только тихо — не разбудите его». Каково? С тележкой Марася, велосипедами и всей нашей группой! Немец пожелал нам успеха и вернулся по тропинке — в лес. От греха подальше. Мы же, подумав, решили рискнуть: положение было безвыходное. В раскрытом окне дома, расположенного как раз напротив тропинки, появилась фигура мужчины. Он молча смотрел на нас, на спящего американца. Сделай он резкое движение, вскрикни — американец проснется, и мы пропали. Но человек в окне смотрел на происходящее безмолвно и не двигался, как завороженный.

Мы потянулись цепочкой мимо спящего американца, в шаге от него. Сначала — мы с велосипедами, за нами — Марась, тоже спящий в своей колясочке, его катил Р., за ним — мама, Софи и замыкал цепочку — папа. И чудо из чудес — солдат не проснулся: его так разморило на утреннем солнце, что он ничего не услышал. Мы вышли на дорогу, и человек в окне оживился, показал нам рукой — в какую сторону идти. Мы ему признательно помахали рукой и пошли в указанном направлении, опасливо озираясь на спящего солдата. Немец в окне правильно указал нам путь: дорога вывела нас из деревни и, не встретив никого, мы ушли далеко, далеко от границы, и через несколько часов ходьбы мы почувствовали себя в безопасности и очень усталыми и решили войти в редкий лесок с кустарниками, отдохнуть, поспать и поизучать карту. Какое упоительное душевное успокоение. Мы вне опасности. Здесь нас никто искать не будет. Мы взобрались на горку среди леса — горка вся поросла малиновыми кустами. И на каждой ветке висели свежие сочные душистые ягоды. Мы ели малину, дышали каким-то особенно свежим воздухом, улыбались и не могли надышаться им, напоенным теплом и ароматом малины. Потом, наевшись, мы легли под кусты и заснули спокойным глубоким сном.

С наступлением вечерней прозрачной тишины мы, проснувшись и посоветовавшись друг с другом, решили идти на север, на Фульду, по дороге: если нам не встретится деревня, где можно будет остановиться и переночевать, то провести ночь под открытым небом, благо было очень тепло и земля — прогретая, летняя — ложись и спи до утра.

Весело переговариваясь, наш табор потянулся по дороге на север, не спеша и не таясь, не прислушиваясь больше к шуму автомобилей. Когда мы услышали звук мотора приближающегося грузовика, он нас нисколько не испугал, мы только сошли с пыльной проселочной дороги, чтоб дать грузовику проехать мимо. Грузовик быстро приближался. В нем, стоя с винтовками в руках, ехали полдюжины американских солдат. Мы ждали, чтобы грузовик проехал, но поравнявшись с нами, грузовик стал тормозить, остановился, и солдаты выскочили из кузова и бегом отправились к нашей группе, не выпуская из рук своего оружия, окружили нас, очень невежливо и подозрительно рассматривая нас, и особенно подозрительно и неприязненно они смотрели на Р.

Спросили: «SS?» Мы даже не поняли сначала, что они могли подумать, что — мы «SS». Солдаты продолжали упорно смотреть на Р-а, на папу и потребовали документы. Р., криво улыбаясь, подхалимски кланяясь, полез за пазуху за документами. Лучше бы держался сдержанно и скромно: его улыбки, похохатывание и ужимки выглядели подозрительно — он сразу начинал выглядеть плутом. Американцы поглядели на толстую пачку его бумаг, что-то им не понравилось и они потребовали наши документы. Мама вынула из сумочки наши «липовые» бумаги. И они американцев тоже не успокоили. Они спросили нас, откуда мы идем, и, когда услышали, что из районов, занятых советскими войсками, то еще больше прониклись подозрением: они видели, что мы мнемся испуганно и что-то скрываем.

«Поехали — там разберемся», — заявили они и стали без церемоний закидывать наши вещи в грузовик. Вслед за нами солдаты втащили коляску Марася, велосипеды и подсадили нас, велев нам всем сесть на дно грузовика. По четырем углам сели американцы с винтовками наперевес; двое стояли, держась за верх кабины, изредка оглядываясь на нас. Мотор заревел, и мы поехали. Нас арестовали!

Папа прошептал: «На черта нам нужна была малина и отдых, надо было уходить как можно дальше!» Р. рылся в карманах, извлекал какие-то бумаги, оглядываясь по сторонам, рвал их на мелкие кусочки, зажимал в кулаке, опускал руку за борт грузовика, разжимал кулак — и по воздуху, кружась, летели кусочки документов. И как только американская стража не увидела этих манипуляций Р. — непонятно. Папа тихо сказал Р.: «Перестаньте рвать документы, вы всех нас погубите!»

Р. — в ответ: «Это что-о-о. У меня под матрасом Марася лежит пистолет! Если найдут — всем конец!» Папа только побледнел, ничего не смог сказать. Пистолет наверняка немецкий! И где он украл пистолет? Дело оборачивалось скверно. Нас везли по направлению к границе, которую мы днем пересекли.

«Если перевезут через границу — все пропало», — бледными губами прошептал папа. Мы это и так знали!

У самой границы (деревня, где спал у тропинки солдат) нас привезли к дому, перед которым стоила американская охрана. Мы все вылезли из грузовика — все вещи, кроме колясочки с Марасиком, остались в кузове. Нас повели в дом. Сопровождал, правда, нас только один солдат. Остальные — остались у грузовика. Провели нас в большую комнату, где за длинным столом сидели три американца-офицера. Самый старший, майор, с небольшой белокурой бородкой (так странно — американец с европейской бородкой), очень внимательно нас рассматривал, даже с удивлением. Офицеры по очереди задавали вопросы, но главным образом спрашивал майор с бородкой. Он попросил наши документы, разложил их перед собою на столе и спокойно задавал вопросы. (Два других офицера задавали вопросы с явным желанием нас поймать на том, что мы говорим неправду.) Майор спрашивает: «Откуда и куда вы идете?» Мы называем город на территории, оккупированной советскими войсками, объясняем, что мы русские, что мы уходим от коммунистов, чтоб быть в американской зоне. Бестактный Р. вмешивается в разговор и с ужасным акцентом и ужимками поясняет: «Kommunist — no good, America — good» и прищелкивает языком. Папа ему тихо: «Молчите, пусть дочери говорят».