В дни войны: Семейная хроника - [162]

Мы с сестрой решили больше ни с кем не говорить на политические темы. Вообще избегать серьезных разговоров с американцами — только с проверенными друзьями… Хотя теперь это было поздно: дурная слава о нас уже разошлась. За нашим столом часто сидел финн со спокойным грустным лицом и быстрый маленький капитан с черными живыми глазами и усталым немолодым лицом, ему явно нравилась моя сестра. Он иногда заезжал в наше бюро без всякого, казалось, дела — просто посмотреть на нее…

У некоторых офицеров, чаще в чинах не ниже майора, были «личные секретарши» и, очевидно, их «военные жены» — англичанки в форме британских военнослужащих. Они нам при встрече улыбались по-англосаксонски — очень широко: так что видны были и верхние, и нижние зубы. Меня очень смущали эти оскалистые улыбки, и я боялась, что наша скромная русская манера приветствий им покажется слишком сдержанной.

У нашего генерала — главы 7-й Армии Воздушных Сил — весьма немолодого человека невысокого роста была «военной женой» тоненькая молодая белокурая англичанка со светлым лицом, розовыми губками, очень неприступная и надменная. Мы ее иногда видели в английской форме на заднем сиденье открытого генеральского автомобиля, иногда с генералом, иногда без него, но всегда на ее коленях сидела очень хорошо причесанная черная вислоухая собачка, спаниель. У нас в бюро говорили, что она, англичанка, дерзка с немецкими служащими в генеральской вилле, вздорна с американскими офицерами, нетерпелива и легко повышает голос, если ей противоречат.

О'Коннор получил от генерала приказ найти ему второго черного щенка спаниеля — для мисс N, но чтоб он точно походил на того, что сидит всегда на ее коленях. Бедный генерал! О'К. был страшно сердит и оскорблен, бегал по бюро, сверкая глазами, восклицая: «Я майор американской армии, а не служка для англичанки!», но через два дня по бюро бегал черный вислоухий щенок, премилый, писклявый, с острыми молочными зубами и за ним со шваброй ходил обиженный солдат Кампо и что-то громко восклицал по-итальянски. Вечером, одернув свой китель и взяв щенка под мышку, О'К. под общий смех отправился в своем открытом опеле к генералу (и «генеральше»). С этих пор светлокудрая англичанка ездила на заднем сиденье генеральского автомобиля, всегда прижав черного щенка к своей розовой щечке. А более взрослый пес сидел с нею рядом очень чинно, слегка потеснив генерала.

Первые недели службы познакомили нас немного с бытом американцев, так как мы бывали в «их» виллах. Мы были всецело заняты переводами между ними и их немецкими служащими — прислугой, кухарками, садовниками, столярами, малярами и т. д., людьми, делавшими жизнь американцев в немецких домах уютной, удобной, комфортабельной. В бывшем зеленом пригороде маленьких вилл, теперь реквизированном для нужд американской армии, было полно немецкого обслуживающего персонала. И им нужно было давать объяснения в переводе на немецкий язык их требовательных новых заморских хозяев. Мы бывали по службе теперь во многих немецких домах и рассматривали их с большим интересом: так все было хорошо продумано и удобно построено — жизнь хозяев этих маленьких вилл была прекрасно налажена. А американцы ворчали: им было тесно в этих милых домах, им не нравились ванные, потому что они не отделаны мрамором, им недоставало каминов в спальнях! А нам с сестрой казалась жизнь в этих благоустроенных домах среди тихих зеленых садов верхом прелести. Мы часто бывали в домах, уже частично приспособленных для жизни американских офицеров. Все комнаты, кроме одной — гостиной, общей, были превращены в спальни американцев. И везде вдоль стен спален стояли чинными рядами начищенные, никогда не чиненные сапоги американских хозяев. Разных форм и оттенков коричневой кожи, чудесные, надежные, непротекаемые, удобные сапоги, полусапожки, все блестевшие — целое несметное богатство. И все это — собственность одного человека. О'Коннор со всей наивной невоспитанностью спросил меня, глядя на мои потрепанные босоножки, почему я в любую погоду хожу в одних и тех же «туфлях». Ответила, что это мои единственные туфли, у меня нет других. О'К. удивился, помолчал, подумал «что же будет, если эти туфли на моих ногах развалятся?» Я его в свою очередь спросила, видел ли он когда-нибудь, чтобы служащая американского учреждения ходила на службу босиком? Надеюсь, что и мне не придется переводить ему босиком. Что-нибудь устроится. О'К. успокоился, но часто косился на мои ноги. Вскоре мы поменяли несколько платьев на туфли у состоятельных беженцев из северных частей Германии.

Вместе со всеми служащими нашего бюро мы пошли на концерт под открытым небом для американских военнослужащих, по поводу их национального праздника — 4 июля. Это праздновался День Независимости. На громадной поляне за городом, по которой мы гуляли в ожидании окончания войны, было полно народа — все военнослужащие американцы, которые, очевидно, съехались из окрестностей. Целое море зеленых униформ солдат и парадных офицерских — темно-оливковых со светло-бежевыми брюками. Кое-где цветастые платья англичанок — изящные летние наряды, которыми они заменили свои военные одежды; они тоже пришли праздновать освобождение своих возлюбленных американцев от их «британского» ига. Перед сценой, сколоченной из досок, в первом ряду сидел наш маленький генерал, и рядом с ним в воздушных голубых одеждах — его изнеженная английская блондинка с черным щенком в розовых ручках.