В дни войны: Семейная хроника - [151]

Мы с мешком муки, который мы несли очень радостно, вдвоем вышли за ограду виллы. Вдоль ограды, с раздраженным темным лицом, бегал Р., поставив свой рюкзак на землю. Встретил нас дерзким возгласом: «А я думал, что вы вообще только завтра вернетесь». Какой злой плут! Но так как мы с сестрой были в очень хорошем настроении и на губах еще чувствовался вкус ликера, мы молча пошли с нашим мешком по направлению к Б.-Н., теперь мы шли впереди, а Р. — сзади. Мы не могли остановиться и все время тихо смеялись, что Р. очень сердило, а нас еще больше смешило. Мы пришли домой, когда сделалось совсем темно. Родители очень обрадовались мешку с мукой. Особенно папа: «Теперь будем есть завариху! Больше не будем голодать!» Это был наш первый и последний поход за продуктами. Часть муки мама обменяла у жены сапожника на растительное масло, и мы успокоились.

Умер американский президент Рузвельт. Ночью нам плохо спалось на нашем чердаке: каждую ночь через наш городок со своих южных баз летели бесконечные соединения бомбардировщиков. Очевидно, американцы стали бомбить города Германии не только днем, но и ночью. Мы никогда не спускались из нашего чердака в подвал дома, надеялись, что американцы на такой ничтожный городок не будут тратить своих бомб. Мы, лежа в кроватях с открытыми глазами, изнывали от гула над головой, и было очень все-таки страшно: а вдруг они «нечаянно» обронят бомбу на нас. Иногда летели не соединения, а отдельные бомбардировщики. Казалось, они летели очень низко, были огромными и тяжелыми. Я до сих пор помню их медлительный низкий рев с короткими перерывами — как железное темное дыхание, какое-то особенно угрожающее.

В ночь с 16-го на 17-е марта, в темную теплую душистую ночь мы опять не спали: все небо над нами гудело от летящих бомбардировщиков. Через очень непродолжительное время послышался отдаленный грохот бомбардировки. Смягченный расстоянием, грохот походил на непрерывный, непрекращающийся гром, который не затихал и не удалялся… Через час-два с тем же тяжелым гулом бомбардировщики возвращались через Бад-Нейштадт на свои базы.

Утром мы узнали, что этой темной ночью стерли с лица земли прелестный, старинный город Вюрцбург. Город, который славился своею архитектурой, храмами, дворцами, мостами со скульптурами на них. И вместе с городом погибло его население. В городе не было даже зениток, да и что они могли сделать при таком количестве бомбардировщиков! Кому могло прийти в голову, что город, в котором не было никакой военной продукции, а была лишь всей Европе известная «старина», будет именно поэтому назначен союзниками для уничтожения! За одну ночь, когда мы не спали и слушали отдаленный гром разрушения, было уничтожено и сгорело 90 % всех домов в Вюрцбурге. Был разрушен дворец «Резиденц». В другом дворце погибла самая большая в мире фреска Джованни Тьеполо. Уничтожены были каменные и деревянные скульптуры знаменитого Тильмана Рименшнейдера, работы которого я знала и любила еще в Берлине (конечно, по репродукциям), жившего и работавшего в 16-м веке в Вюрцбурге. Уничтожено барочное здание 18-го века (Фальц), уничтожена церковь с двойной колокольней. И эта жестокость американцев, целью которой было разрушение стойкости духа населения, ничего кроме зданий и жизней не разрушила: немцы, оставшиеся в живых, через пять лет после войны начали восстанавливать Вюрцбург по старым планам и чертежам — и отстроили весь город таким, каким он был до его уничтожения. И по сохранившимся фотографиям восстановили фреску Тьеполо во дворце. Немцев многие, многие десятилетия будут судить за Гитлера, а американцев и англичан за уничтожение городов Германии вместе с их населением никто никогда судить не будет — победителей не судят.

20-го апреля 1945 года стало известно, что Гитлер в Берлине (в своем бункере) покончил жизнь самоубийством. В тот же день Геббельс со всей своею семьей тоже покончил свою жизнь — Третий Райх разрушился.

АМЕРИКАНЦЫ В БАД-НЕЙШТАДТЕ

Через некоторое время после смерти Гитлера в Бад-Нейштадт вошли американские войска. За несколько дней до этого бывшие остовцы грабили склады продуктов, расположенные недалеко от разрушенной станции, и разграбили несколько магазинов. Но грабежи были спокойными, мирными, некое спокойное «перераспределение материальных ценностей». Немцы смотрели из окон домов, как остовцы несли в руках большие рогожные мешки с продуктами — мукой, крупой, сахаром… Нашего сапожника тоже разграбили. Всю обувь за день разобрали, и заодно все наши с сестрой туфли, которые мы дали сапожнику для починки. Остались мы с сестрой в легких плетеных босоножках.

Безвластие продолжалось несколько дней. Было это, собственно, не безвластие, а ожидание новых порядков, которые наступят с приходом американцев. Никто из города не уезжал, не бежал, наш ресторанчик не переставал работать, в употреблении были те же талоны, на улицах было полно жителей, передававших друг другу всяческие новости. Кроме местных жителей на улицах теперь было очень много бывших остовцев — они гуляли по городу. Иногда девицы ходили посередине улицы, по нескольку человек в ряд, под руки — как в деревнях на гулянии. Фабрика Круппа, мельницы, бывшие в округах Бад-Нейштадта, закрылись, и рабочие, ощутив свободу, стали ходить в город; их никто не трогал, они никого не «задирали», были мирны, как-то особенно чинны — и немцы постепенно привыкали к их присутствию на улицах.