В действующей армии - [59]

У западных ворот находится кумирня бога-войны — Ляо-Мяо, — несколько кумирен есть и в других местах города — а за ней идёт предместье.

В последнем убогие фанзы-мазанки, где снова проявляется «русский дух» в виде приютившихся в тех фанзах гостиниц-притонов, если впрочем их содержателей, в большинстве оборотистых греков и армян, можно считать за носителей даже этого «русского духа».

Всё это предместье идёт по берегу оврага, на дне которого протекает не то грязная речонка, не то большая проточная лужа. Совершенным особняком стоит русский посёлок, расположенный вокруг станции железной дороги. Он состоит из однообразных деревянных и каменных домиков, построенных по ранжиру.

Во главе их надо назвать дом командующего войсками, отличающийся и более изящной архитектурой и шпицем, на котором во время пребывания А. Н. Куропаткина в Ляояне развевается флаг.

Тут же все учреждения, почта, телеграф, разведочное отделение.

На запасных железнодорожных путях стоят вагоны, тоже служащие, лучше сказать, служившие для жилья.

Под особым деревянным навесом во время пребывания А. Н. Куропаткина стоял его поезд.

Лазаретные бараки Красного Креста находились в двух верстах от русского железнодорожного военного посёлка.

Местом прогулки и развлечения для жителей Ляояна был прекрасный тенистый сад, разросшийся вокруг древней и замечательной по своей архитектуре корейской башни.

Этот редкий живописный уголок ляоянской природы был испорчен скверным рестораном.

Нечего и говорить, что ни в городе, ни в посёлке нет ни одной мощёной улицы и во время дождей грязь стоит невылазная.

Ляоян теперь горит!

Он подожжён залетевшими в него снарядами.

Железнодорожная станция разрушена.

Мне жаль этой станции, по ещё совершенно свежим недавним воспоминаниям!

Довольно широкая и длинная деревянная платформа шла около невысокого и тоже длинного строения самой станции, большая часть которого отведена была под буфетную залу.

Рядом помещалась товарная касса. вход в которую был слева в пролёте, ведущем к выходу.

Справа находилось почтовое отделение и телеграф, а затем в особой деревянной же пристройке — багажная касса.

Над зданием станции возвышалась традиционная деревянная башенка со шпицем, на котором развевался флаг.

У платформы громыхали приходящие, отходящие и маневрирующие поезда.

И теперь ничего этого нет.

А между тем не более месяца тому назад здесь кипела чисто-военная жизнь, в которой и я принимал участие.

Тут в буфетной зале с утра до позднего вечера толпились офицеры всех чинов от генерала до безусого подпоручика и полуштатского прапорщика, призванного из запаса.

Все столики, как в зале, так, в хорошую погоду, и на платформе перед залой был заняты.

Гудел военный улей.

Передавались рассказы об эпизодах войны, об удачных и неудачных разведках, о подвигах отдельных лиц и целых частей, слышались шутки, остроты, словом, кипела жизнь по соседству со смертью, со всё приближавшимися к Ляояну передовыми позициями.

Каждый день с этих позиций появлялись здесь приехавшие офицеры.

Одни из них вследствие той или другой хозяйственно-войсковой командировки, другие легкораненые и отправленные, часто против их воли, в ляоянский госпиталь для излечения.

Рассказываются новости, сообщаются впечатления…

И так до позднего вечера, когда вся эта меняющаяся каждый час толпа людей, живущих сегодняшним днём, так как завтра их быть может ожидает могила, перекочёвывает в сад Гамартели под Корейской башней, угрюмо поднимающейся к небу и как бы сообщающей ему свои вековые воспоминания о других более ранних кровавых распрях людей.

И здесь, за столиками, отвратительно сервированными, с салфетками, напоминающими плохо выстиранные солдатские онучи, снова льются горячие речи, вместе с замороженным вином, продаваемым за баснословную цену.

И всего этого уже теперь нет!

Мне жаль Ляояна!

Это сожаление, конечно, чисто штатское и, пожалуй, немного сентиментальное.

С военной точки зрения, как я уже имел случай говорить, отступление от Ляояна предвиделось заранее и ничего не изменяет в общем плане компании.

Мне многие сегодня после прочтения телеграммы о том, что Ляоян горит, задавали вопрос:

— Что же горит в Ляояне?

Я постараюсь на него ответить.

Несомненно, что в телеграмме речь идёт не о китайском городе, где конечно могли лишь произойти пожары от залетевших снарядов, там все строения или каменные, или глинобитные, т. е. огнеупорные, а о, так сказать, новом русском Ляояне — железнодорожно-военном посёлке, правильными рядами и четырёхугольником раскинувшемся около станции.

Тут гореть, конечно, есть чему.

Во-первых, целые кварталы деревянных домиков, где жили железнодорожные служащие, офицеры, военные и гражданские чиновники; во-вторых, дом командующего войсками — обширное деревянное строение, железнодорожная больница, здание полевого штаба и, наконец, пакгаузы, где хранились запасы как специально-военные, так и продовольственные.

Большая часть их была вывезена ранее, в последних числах июля.

А перед самым наступлением японцев на позиции под Ляояном, последний уже, конечно, освободился от тех жилых помещений, которые могли быть увезены из него.