В деревне - [2]

— И я не слуга, прибавила нянька, — Пожалуйте расчетъ, а спать я на постоялый дворъ пойду.

Клянчины были поставлены втупикъ. Оставаться съ малыми дѣтьми безъ прислуги было невозможно. Поговоривъ другъ съ другомъ по-французски, они сказали прислугѣ:

— Расчетъ вы получите черезъ три дня, а до тѣхъ поръ обязаны служить. На это законъ есть. Прислуга, ежели хочетъ оставить своихъ хозяевъ, то обязана предупредить ихъ за три дня.

— А какой такой законъ есть, кто оную прислугу обманываетъ, господа ежели?.. выскочила кухарка и подбоченилась. — Не сдавайся, Даша, обратилась она къ нянькѣ. — На такую дачу кто везетъ прислугу, тотъ прибавляетъ прислугѣ жалованье.

— Такъ вы прибавки хотите? Такъ бы и говорили, что вамъ прибавка на дачу нужна, сдался во имя необходимости Клянчинъ и сказалъ: — Ну, что жъ, по рублю въ мѣсяцъ лишняго мы за дачное время прибавить можемъ.

— Какой тутъ рубль! Въ такой тюрьмѣ жить, такъ ужъ все хоть по два рубля прибавки въ мѣсяцъ надо. По два рубля прибавляйте, а то, ей-ей, не расчетъ…

— Марья Ивановна, какъ ты думаешь? отнесся Клянчинъ къ женѣ.

— Надо дать. Не оставаться же намъ безъ прислуги, со вздохомъ отвѣчала та.

— Да ужъ намъ чтобъ и козлы ваши эти самые покрѣпче сколотили, прибавила кухарка. — Летать къ верху тормашками по ночамъ съ постели я вовсе не намѣрена.

— Крѣпко, крѣпко будетъ. При тебѣ и плотникъ-то ихъ сдѣлаетъ.

Кухарка загремѣла трубой и начала ставить самоваръ, но въ кухнѣ все еще раздавались шушуканья съ нянькой, прерываемыя громкими возгласами:

— Какая это дача! Это не дача, а тьфу! Да тутъ всякая полированная дѣвушка съ тоски помретъ. Захолустье какое-то, а не дача.

II

Кухарка появилась съ самоваромъ.

— Куда же самоваръ-то ставить? говорила она, презрительно улыбаясь. — Ни столика, ни стульчика. Вотъ житье-то каторжное! На полу, что ли, сидя будете пить?

— Зачѣмъ на полу? Мы разстелемъ вотъ тутъ на лужкѣ коверъ, на коврѣ и будемъ пить по-походному, отвѣчалъ Клянчинъ. — Для разнообразія это даже пріятно.

— Ну, ужъ хороша пріятность! Да солдаты въ лагеряхъ — и тѣ лучше живутъ.

— Приготовляй, приготовляй скорѣй, что слѣдуетъ. Разстели вонъ тамъ коверъ, на коверъ дощечку, на дощечку самоваръ… Вотъ дощечка валяется — ее и подложи подъ самоваръ. Чайный приборъ вынесешь на подносѣ и тоже на коверъ поставишь: мы сядемъ около — и отлично все будетъ. Вѣдь въ сущности такъ только до завтрашняго вечера придется намъ на бивуакахъ прожить, а завтра вечеромъ придетъ мебель на возу, лавочникъ велитъ плотникамъ сколотить столы и скамейки и будетъ все по-городскому.

Кухарка съ кислой миной исполнила то, что ей приказывали, и говорила:

— Совсѣмъ я и не умѣю такъ-то служить. Вѣдь это надо чтобы съ молодости привыкнуть, а я съ дѣвчоночнаго положенія все по хорошимъ господамъ служила.

— Какая мудрость — коверъ на лугу разостлать и поставить на него самоваръ и посуду! улыбнулся Клянчинъ.

— Конечно же, на все это нужно особую привычку имѣть, а кто безъ привычки…

— Ну, ты не ворчи, а дѣлай дѣло. Надоѣло ужъ мнѣ васъ ублажать. Что это, въ самомъ дѣлѣ! Сладу съ вами нѣтъ! крикнулъ Клянчинъ, потерявъ терпѣніе. — Наконецъ, мнѣ такъ нравится жить, хочу такъ жить. Тебѣ и нянькѣ ужъ прибавлено за дачное время къ жалованью — ну, ты и должна исполнять наши требованія. Чѣмъ лучше съ людьми обращаться, тѣмъ хуже они сами дѣлаются, обратился онъ къ ясенѣ.

— Совершенно вѣрно. Дай поблажку — сядутъ на шею, отвѣчала та.

Вскорѣ Клянчины размѣстились на лугу, на коврѣ около самовара, рядомъ съ домомъ. Дѣти сѣли также съ ними. Началось чаепитіе. Поспѣлъ сваренный молочный супъ, явились наскоро изжаренные кусочки мяса, яйца. Кухарка и нянька хоть и прислуживали уже молча, но презрительная улыбка не сходила съ ихъ лицъ.

Изъ-за угла дома, какъ изъ земли выросъ, появился мужикъ, почесался, передвинулъ шапку со лба на затылокъ, что означало поклонъ, и сказалъ Клянчинымъ:

— Съ новосельемъ, господа сосѣди… Чай да сахаръ. Съ улицы-то лавочникъ сюда не пускаетъ, боится, что покупателевъ отъ него отобьемъ, такъ я по задамъ къ вамъ, съ рѣки. Вамъ поросеночка не надо ли? Отличные у меня сосунчики есть. Яйца есть. Пожалуйте посмотрѣть. Въ лодкѣ у меня на рѣкѣ все это привезено.

— А по чемъ яйца? спросила Клянчина.

— Да по чемъ же съ васъ взять? замялся мужикъ. — Вы по-сосѣдски не обидите. Вѣдь сосѣди. Черезъ четыре двора отъ васъ… По четвертаку за десятокъ не дадите?

— Что ты, что ты! Это въ деревнѣ-то! Да я ужъ въ Петербургѣ покупала по двадцати копѣекъ. Если хорошія свѣжія яйца, то по пятіалтынному за десятокъ…

— Что вы, помилуйте… Въ городъ свезти, такъ тамъ лавочники по рубль восемь гривенъ за сотню дадутъ, а вы господа…

— Такъ вѣдь въ городъ-то везти нужно, а здѣсь на мѣстѣ, въ деревнѣ…

— Ну, да, въ деревнѣ. За деревню и беремъ. Вѣдь мы господъ-то всю зиму ждали. Съ кого же и взять, какъ не съ господъ? На то вы и господа. Ну, да ладно, по двугривенному берите.

— По пятіалтынному, такъ возьму.

— Какъ возможно по пятіалтынному! Вотъ ужо господа охотники, которые ежели за дичью, станутъ послѣ Петрова дня къ намъ наѣзжать, такъ тѣ по два двугривенныхъ за десятокъ-то даютъ. Дашь ему свѣженькихъ, а онъ тебѣ два двугривенныхъ, да еще стаканчикомъ винца попотчуетъ. А я думалъ, что вы сосѣдей обижать не станете и по четвертаку дадите. Берите ужъ за двугривенный-то. Вѣдь ежели у лавочника взять, то онъ съ васъ дороже возьметъ.