В день первой любви - [28]

Войну Ивакин начал южнее Орши.

Уже четвертый день полк держал оборону вдоль маленькой безымянной речушки. Линия обороны была с зигзагами: речушка то исчезала в мшистой болотине и кустарниках, то вновь пробивала себе дорогу среди холмистых равнин. «Юнкерсы» и «хейнкели» висели над окопами с утра до вечера. Все вокруг было изрыто воронками. В перелеске, где располагались тылы полка, постоянно что-то горело. Было много убитых и раненых, но полк стоял, отбивал атаки.

В ночь на пятый день был получен приказ отходить: им грозило окружение.

Отходили побатальонно, каждый своим маршрутом.

На рассвете батальон, в котором находился Ивакин, был обнаружен немецкой авиацией. Их засыпали бомбами, поливали из пулеметов. Связь со штабом полка нарушилась. В то время как два батальона с приданными подразделениями продолжали движение, третий батальон и минометчики были вынуждены остановиться и вести бой с десантом, выброшенным немцами в тылу.

Ивакин лежал с ручным пулеметом в небольшом окопчике.

Триста метров отделяли его от березовой рощицы, где сосредоточились немецкие десантники. Никто толком не знал, сколько их. Говорили обтекаемо: группа. Другие выражались более точно: рота. Но все сходились на одном: рощу необходимо взять как можно быстрее, взять с ходу, иначе противник получит подкрепление и обстановка еще более усложнится.

Окопавшись вокруг рощи, бойцы ждали минометчиков — те должны были начать операцию.

Но минометчики молчали, потому что для настоящего огневого удара по роще им недоставало снарядов: при очередном налете авиации повозки, на которых везли мины, остались без лошадей.

Требовалось сначала поднести мины. На это ушло немало времени. А людей не хватало. Взвод, где находился Ивакин, из четырех отделений едва смог бы собрать два. Убитых похоронили, раненых везли с собой. Теперь они лежали в лощине, ожидая со страхом, когда будет очищен путь вперед. Люди были изнурены бессонными ночами, длинным переходом, состоянием постоянной тревоги. Авиация их настигла и тут, самолеты летали совершенно безнаказанно, снижаясь иногда так, что казалось, вот-вот зацепятся крылом за землю. Крупнокалиберные пулеметы били по ним с высоты, рыхлили землю вкривь и вкось, не жалея боезапаса, не оставляя ни одного квадрата не политым огнем.

И все-таки батальон выстоял — они выбили немцев из рощи. Ивакин плохо помнит, что и как происходило. Чахлая минометная стрельба заменила артподготовку. Они пошли в атаку… Ивакин успел добежать до рощи и установить пулемет за деревом. Впереди ничего нельзя было разглядеть. Рвались гранаты, едкий дым стлался между деревьями. Но Ивакин все же увидел ствол фашистского миномета, около которого суетился расчет. Дрожащими руками он укрепил сошки, уперся плечом в приклад…

В гуле боя его выстрелы не были слышны. Больно ударил в плечо срезанный осколком с дерева сучок. Плохо укрепленные сошки расползались, почва была сырой, рыхлой. Ивакин выпустил несколько коротких очередей и подтянул приклад на себя, стал смотреть сквозь дым. Он еще не успел ничего разглядеть, но услышал голос второго номера, молоденького бойца из Ставрополя, и понял, что попал в цель. Тут же сменил позицию и снова припал к пулемету — почти прямо на него бежали друг за другом немцы в зеленых мундирах, в касках с рожками. Ивакин еще никогда не видел немцев так близко. Его помощник успел сменить у пулемета диск. Над головой что-то разорвалось, но Ивакин ничего не слышал, он до боли, до онемения давил указательным пальцем на спусковой крючок, давил все сильнее и сильнее, будто от этого зависела работа пулеметного механизма. Как в тумане он видел перед собой бегущих и падающих фашистов — их было очень много, и Ивакин боялся, что ему не хватит патронов. Когда пулемет выбросил последнюю гильзу, Ивакин увидел: впереди никого нет. Подбежавший лейтенант Клименко крикнул ему что-то и показал рукой вперед. Ивакин поднял пулемет, побежал за ним и скоро понял: десант уничтожен.

Они прорвались сквозь рощу и соединились с другими батальонами полка. И через день снова стояли в обороне, отражая атаки немцев, и опять отступали, идя от селения к селению, от одного пункта к другому…

Южнее Смоленска на их полк вышел немецкий танковый корпус. Силы были слишком неравными, но они приняли бой. В этом бою Ивакина ранило.

6

Старик Трофимов вошел в избу и с облегчением опустился на лавку.

— Устал? — спросила его бабушка Марья.

— Земля — точно камень, — ответил старик. — Долбишь, долбишь. Одна яма готова. Как раз для большого ящика.

Он достал из горки краюху хлеба, отрезал ломоть, посыпал солью и стал неторопливо жевать.

— Чего класть-то? Собрала?

— Собрала.

Трофимов дожевал кусок, поскреб заросшую щетиной щеку.

— Какая штука получается. Не по душе мне это дело, так все и валится из рук. Рою яму, а сам думаю: до чего дожили — нажитое горбом приходится прятать. У себя дома, на своей родной сторонке. Это как — легко?!

— Известно, нелегко, — мягко проговорила бабушка Марья. — Но люди вон стараются, значит, по-иному нельзя.

— Нельзя, — согласился Трофимов. — Немец, он такой — ничего не пощадит.

Старик крякнул, заглянул зачем-то в одно окно, потом в другое и вышел из избы.