В день первой любви - [17]

— Леха мечтает попасть в танкисты, — деловито сообщил Коля. — А я бы пошел в летчики.

Володя достал из чемодана гостинцы: круг дешевой колбасы, пакетик конфет — все, что удалось купить на сэкономленные деньги.

— Где сейчас Алексей?

— Пошел увольняться с работы.

Володя снял пиджак, сбросил рубашку и пошел на кухню умываться. Коля же занялся примусом, звенел кружкой, наливая воду в чайник.

— Мишку Кожевникова и Алика Малявина тоже берут.

— Малявин же имел отсрочку, — сказал Володя, отфыркиваясь около умывальника.

— Ну и что? Наш Леха тоже имел отсрочку.

Вернувшись в комнату, Володя долго утирался полотенцем. Он не знал, как отнестись к тому, что Алексея призывают в армию. Два, а может и три, года его не будет дома. Старший брат — главный помощник матери, опора семьи. Да тут еще и он, Володя, осенью уедет в Москву. Мать останется одна с Колей. Непросто складывалась жизнь.

— Это для мамы. Погляди-ка.

— Ух ты! — воскликнул Коля, рассматривая ткань. — Красивая!

Володя аккуратно свернул материю, положил на комод. Туча белого дыма поползла через открытую дверь из кухни: заглох примус.

— Чертов паровоз! — в сердцах воскликнул Коля.

13

Алексея провожали в пятницу. За столом сидели Серега Щеглов, побритый, наодеколоненный так, что за десять шагов слышно, рядом Кукин, их жены — Клавдия и Анна, обе в новых кофтах, дальше два парня в одинаковых синих костюмах — шоферы из гаража, где работал Алексей. Еще была приглашена Алексеева «зазноба», как выразилась Клавдия, — Галка с Красного Перевала.

— Зазнобу-то, тетя Даша, посадите поближе к Алексею, — сказала Клавдия. — Пущай помилуются.

— Да они и без меня сядут рядом, — ответила мать.

Володя с Колей примостились на краю стола; на обоих были рубашки нежно-розового цвета. Матери дали материал на Октябрьские праздники как премию, хотела платье скроить, да передумала, и тетя Варя быстро сшила ребятам рубашки.

Сейчас мать с тетей Варей метались с тарелками, разносили закуски. Мать спрашивала:

— Пироги-то подавать теперь или погодя?

— Обождем с пирогами, не торопись, — отвечал за всех Щеглов.

За столом разговор шел о службе в армии.

— Первое дело — порядок, — говорил Кукин, насупливая редкие брови. — Там тебе не дадут взбрыкивать. «Есть!» — и все, не шурши.

— А как же — дисциплина, — вторила ему Клавдия.

— И чтобы все было на большой палец, Алексей! Давайте выпьем, дорогие товарищи, — предложил Щеглов, поднимая стопку.

— Будь здоров, Леха!

Мужчины выпили до дна, а женщины поднесли стопки ко рту и, едва коснувшись губами, поставили обратно.

— Это на кого же вы серчаете? — обратился Щеглов к Алексеевой зазнобе. — По такому-то важному делу. Нельзя, нельзя…

— Сами пейте, а нас не невольте, — заявила Клавдия.

— А тебя никто и не неволит, — вмешался Кукин и громко засмеялся. — Ты до стопки могешь вовсе не дотрогаться.

— Не про меня речь, а неволить нельзя, — ответила мужу Клавдия.

Подали жареное мясо. Щеглов снова предложил тост за будущего красноармейца:

— Чтоб наука военная давалась! По себе знаю, сам через то прошел — ответ-ствен-ней-шая наука, дорогие товарищи, — произнес он нараспев.

Один из парней в синем костюме попросил разрешения сказать. Встал, поводил жилистой шеей — не привык говорить на людях, но тут случай был особый.

— Такого шофера, как Леха, нам поискать. Побегает теперь товарищ Петрухин, прежде чем найдет достойную смену. А если придет какой-нибудь сопляк, то я и работать не буду. Так и знай, Леха, плохо мне будет без тебя.

Гости оживились, подливали в стопки водку, чокались друг с другом. Заговорили об искусственном каучуке, про полеты Гризодубовой вспомнили, поругали городской аэроклуб, где пока учат только прыгать с парашютом.

— Леха! Твое-мое с кисточкой!

— Служи — не тужи!

— Не забывай наших!

Заходили соседи, выпивали за здоровье Алексея стопку-другую, говорили разные прекрасные слова. Скоро праздничный гул перенесся из комнаты во двор, куда мужчины пошли покурить. Щеглов вспомнил финскую войну, где был ранен «кукушкой».

— Заберется, понимаешь, на дерево и строчит в разные стороны. Не сразу его определишь.

— Вот паразит!

Володя стоял во дворе, слушал. Потом присел на лавочку. К нему подошел Кукин, изрядно веселый.

— Ну, Владимир, дело вон как оборачивается! Уходит твой братан! Служить, брат, идет… Ты теперича за старшого остаешься. Понял?..

Кукин хотел сказать что-то еще, но рядом заговорили про токарный станок «ДИП» (догнать и перегнать), и он направился туда.

— А я заверяю: пять операций запросто, как одна копеечка, — донесся вскоре оттуда его голос. — За милую душу пять операций. Это же тебе «ДИП»!

Обычно Кукин не словоохотлив, но стоит ему выпить, как он начинает говорить не умолкая.

Подошел парень в синем костюме, который держал речь за столом.

— Если что, кликни, — сказал он, присаживаясь на край лавочки и обращаясь к Володе: — Так и так, мол, товарищ Мокров, есть такая-то необходимость. И все будет исполнено в лучшем виде. Понял? — Парень стиснул Володе руку. — Мокров своего слова не забывает. Понял? — продолжал парень, не выпуская Володиной руки. — Ты только кликни…

Серега Щеглов принес гитару, сел на приступок крыльца. Кукин сразу же затянул про трех танкистов. Щеглов пробовал делать замечания насчет тональности, но его никто не слушал — по улице неудержимо неслась песня: