В дебрях Южной Африки - [31]

В Африке слон водится только в диком состоянии. Ни один из народов, населяющих этот материк, не покорил лесного исполина, не подчинил его человеку. Здесь он ценится только ради своих дорогостоящих бивней, а также ради мяса. Высказывалась мысль, что африканский слон свирепей своего индийского сородича и не поддается приручению. Это глубокое заблуждение. Африканский слон не приручен по другой причине: просто ни одна из современных африканских народностей еще не достигла такого уровня цивилизации, чтобы ей под силу было покорить это могучее животное и заставить его служить себе.

Африканского слона можно так же легко, как и его индийского сородича, приручить и превратить в домашнюю скотину. Кое-где делаются такие попытки. Но к чему искать новых доказательств? Ведь некогда это уже удалось — африканского слона приручали, и в широком масштабе. Слоны карфагенского войска принадлежали к этому именно виду.

Сейчас африканский слон водится в центральных и южных областях Африки. Северной границей его распространения являются на востоке Абиссиния, на западе Сенегал. На юге же еще несколько лет назад стада слонов бродили по всей Капской земле вплоть до мыса Доброй Надежды. Но голландцы-охотники с их огромными длинными ружьями в усердной погоне за слоновой костью вытеснили слона из этих мест. Теперь к югу от реки Оранжевой его уже больше не встретишь.

Некоторые естествоиспытатели (в том числе Кювье) полагали, что абиссинский слон принадлежит к азиатскому виду. Эта мысль теперь отвергнута, и у нас нет основания думать, что в каком-то уголке Африки встречается слон-индиец. Но очень возможно, что в разных областях материка водятся различные разновидности африканского слона. Установлено, что слоны тропической полосы крупнее всех прочих; а в африканских горах, по реке Нигеру, встречается, говорят, особая порода — рыжеватой масти и очень свирепая. Правда, быть может, у виденных наблюдателями «красных» слонов шкура просто-напросто была покрыта слоем красной пыли, потому что у слонов есть привычка посыпать иногда себя пылью, причем вместо драги им служит хобот.

Черныш рассказал еще о разновидности, которую готтентотские охотники называют «коровья голова». Эта порода, сказал он, отличается полным отсутствием бивней и куда более злобным нравом. Встреча с таким слоном несравненно опасней, а так как она не сулит к тому же ценной добычи, ради которой стоило бы затрачивать труды и подвергаться риску, охотники стараются ее избегать.

В таких разговорах у костра прошел тот вечер. Большую часть сведений, приведенных нами здесь, сообщил Ганс, который почерпнул их, разумеется, из книг; но кое-что добавил и бушмен, и, пожалуй, на его свидетельство можно было верней положиться. Впрочем, в недалеком будущем нашим героям предстояло познакомиться на деле с обычаями и повадками четвероногого исполина, который теперь интересовал их больше всех животных на земле.

Глава 21. МЕРЗКАЯ ГИЕНА

Следующий день провели в тяжелом, но радостном труде. Он весь ушел на свежевание слона и заготовку слонины — тяжелая работа, так утомившая наших охотников, что они едва дождались часа, когда можно было наконец лечь и уснуть. Но заснуть не пришлось. Когда они лежали в полудреме, предшествующей сну, их покой был нарушен чьими-то странными голосами, слышавшимися неподалеку от лагеря. К ним доносились взрывы громкого смеха, и всякий, кому они были незнакомы, не усомнился бы, что они принадлежат людям. Казалось, что распустили целый негритянский Бедлам

и теперь сумасшедшие подходили к лагерю под нваной. Я говорю «подходили», потому что хохот звучал с каждой секундой все явственней и громче; и те, у кого он вырывался — кто бы они ни были, — приближались к лагерю.

Было ясно, что там не одно какое-то существо, и ясно было также, что это разные существа: голоса были так между собой несхожи, что и чревовещатель не взялся бы изобразить их все. Слышались и завывания, и визг, и хрюканье, рычание, и глухие, заунывные стоны, как будто от боли, и свист, и болтовня, и какое-то отрывистое, резкое тявканье, напоминавшее собачий бр„х; потом две

— три секунды полного молчания, и снова взрыв человеческого смеха, производивший впечатление более жуткое и омерзительное, чем весь остальной хор голосов. Вы думаете, верно, что такой дикий концерт должен был повергнуть лагерь в состояние крайней тревоги? Ничуть не бывало! Во всяком случае, никто не испугался — ни даже милая крошка Трейи, ни маленький Ян. Будь им вовсе незнакомы эти звуки, дети, конечно, испугались бы. Мало сказать «испугались» — они пришли бы в ужас. Ведь звуки эти повергают в смятение каждого, кто слышит их впервые.

Но ван Блоом и вся его семья достаточно долго прожили в пустынных африканских степях и не могли не знать этих голосов. По завыванию, болтовне и тявканью они узнали шакала; и отлично был им знаком сумасшедший смех мерзостной гиены. Поэтому они нисколько не встревожились, не вскочили с постелей, а преспокойно лежали и слушали, не опасаясь нападения этих шумливых тварей. Ван Блоом с детьми спали в фургоне; Черныш и Тотти — под открытым небом, прямо на земле, но у самых костров, так что и они не боялись никакого дикого зверя. Однако гиены и шакалы появились на этот раз в большом числе и вели себя предерзко. Лишь несколько минут прошло с момента, когда послышался первый раскат смеха, а уже многоголосый хор гремел вокруг лагеря со всех сторон — и так близко, что становился положительно неприятен, даже если и не думать о том, какого рода зверье дает концерт.