В дебрях Южной Африки - [29]

Охотниками овладело нетерпение. Гендрик попросил позволения отползти в другое место и выстрелить в слона, чтобы заставить его повернуться. В этот миг слон сделал движение, показавшее, что он как будто собирается выйти из воды. Он совершил полный поворот. Его голова и передняя половина туловища высились уже над землей, и три дула направились в него… но вдруг исполин качнулся — и рухнул. С громким всплеском его огромное тело погрузилось в воду, и во все концы озера пошла от него большая волна. Охотники осторожно спустили курки и, выскочив из засады, бросились к отмели. С одного взгляда они поняли, что слон мертв. На его боку они увидели рану, нанесенную рогом кобаоба. Она была не так велика, но страшное оружие проникло глубоко в тело, в самые внутренности. Неудивительно, что такой удар принес смерть самому могучему представителю животного царства. Как только стало известно, что слон мертв, все бросились к озеру. Малышей, Яна с Трейи, вызвали из их укрытия (раньше им было приказано спрятаться в фургоне). Прибежала с другими и Тотти. Чуть ли не первым оказался на месте Черныш с топором и большим ножом в руках — бушмен собирался разделать по-своему слоновью тушу, а Ганс и Гендрик скинули с плеч куртки, чтобы помочь Чернышу в его работе.

Но чем же в это время был занят ван Блоом? О! Это более важный вопрос, чем вы предполагаете. То был решающий час — час крутого перелома в жизни начальника ополчения. Скрестив руки, он стоял на берегу прямо над тем местом, где повалился слон. Погруженный в безмолвное раздумье, он глядел не отрываясь на тушу мертвого исполина. Нет, не на тушу. Более внимательный наблюдатель увидел бы, что взгляд ван Блоома не блуждает по этой горе мяса, одетой в толстую шкуру, а прикован к одному определенному месту. Не к ране ли в боку животного? Не о том ли думал ван Блоом, как сумел носорог одним ударом убить такого огромного зверя? Нет, совсем не то. Мысли ван Блоома были далеки и от раны и от носорога.

Слон упал таким образом, что его голова высунулась из воды и легла на отмель; по песку растянулся во всю длину его мягкий и гибкий хобот. От основания хобота, изогнутые наподобие огромных ятаганов, шли два желтоватых, словно покрытых эмалью, бивня — то самое орудие из драгоценной слоновой кости, при помощи которого гигант десятки лет подкапывал деревья в лесу и повергал своих противников во многих смертельных поединках. Драгоценными и прекрасными трофеями являлись эти бивни, но — увы! — их всемирная слава стоила жизни тысячам представителей слоновьего племени. Сияя во всем своем великолепии, лежали эти два полумесяца, изящно выгнутые, мягко закругленные. К ним, только к ним, были прикованы глаза ван Блоома.

Да, прикованы с жадным блеском, необычным для его взгляда. А губы его были сжаты, грудь заметно вздымалась. Целое полчище мыслей пронеслось в эти минуты в его уме. Облако, с утра лежавшее на его лбу, бесследно исчезло. Вместо печали в глазах ван Блоома читались теперь надежда и радость, и в конце концов эти новые чувства выразились в словах.

— Это перст судьбы! — громко провозгласил ван Блоом. — Состояние! Целое состояние!

— Папа, что такое? — спросила Трейи, стоявшая подле отца. — О чем ты говоришь, папочка, дорогой?

Тут и остальные дети окружили его, увидев, что он взволнован, и радуясь его счастливому виду.

— Папа, что такое? — спросили все четверо разом. Черныш и Тотти стояли тут же и с таким же нетерпением ждали ответа.

Любящий отец не мог больше скрывать от детей тайну своего нежданного счастья. Надо их порадовать, открыв им ее.

Указывая на длинные желтоватые полукружья, он сказал:

— Видите вы эти прекрасные бивни?

Да, разумеется, они их видят.

— Отлично. А знаете вы, какая им цена?

Нет. Дети знают, что бивни слона кое-чего стоят. Они слышали, что слоновая кость делается из бивней — вернее, что бивни — это и есть слоновая кость и что она идет в промышленности на сотни разных изделий. У маленькой Трейи был, например, красивый веер из слоновой кости, перешедший к ней от покойной матери, у Яна — оправленный слоновой костью перочинный ножик. Слоновая кость — очень красивый материал, и стоит он, знали они, дорого. Все это им известно, но угадать цену двух бивней они не могут. Так они и ответили.

— Знайте же, дети, — сказал ван Блоом: — по приблизительному счету, они стоят на английские деньги фунтов двадцать каждый.

— Ну! Такая огромная сумма! — закричали все в один голос.

— Да, — продолжал ван Блоом, — каждый бивень, я думаю, потянет на весах фунтов сто; а так как слоновая кость идет сейчас по четыре с половиной шиллинга за фунт, то эта пара бивней должна стоить на английские деньги от сорока до пятидесяти фунтов стерлингов. — Ого! На это можно купить целую упряжку самых лучших волов! — воскликнул Ганс.

— Четверку кровных коней! — сказал Гендрик.

— Целое стадо овец! — добавил маленький Ян.

— Но кому же мы продадим слоновую кость? — спросил Гендрик, помолчав немного. — Мы вдалеке от поселений. Кто даст нам за нее быков, лошадей или овец? Кто поедет в этакую даль ради пары бивней…

— Ради одной пары, конечно, никто, — перебил отец, — но ради двадцати поедут; а может, их будет и не двадцать, а дважды двадцать, трижды двадцать… Теперь вы поняли, что меня так обрадовало?