В дебрях Камасутры - [49]

Дернув мула за повод, жрец побрел дальше, пытаясь понять, что сегодня утром сделал не так. Причина была в том, что он наконец-то решился осуществить свои планы в отношении юного Мозгопудры. Заманить мальчишку в джунгли не составив особого труда. Пацан был самолюбив, и, когда верховный жрец предложил проверить божественные способности сына Кришны, тот, не раздумывая пошел с ним в сторону высокой скалы, спрыгнув с которой собирался доказать Брихадаранье, что умеет летать.

Мальчишка в считаные секунды оказался на вершине и, свесив ноги с обрыва, заявил: если жрец не поднимется к нему, никакого полета не будет. Стиснув зубы, Брихадаранья полез наверх. Альпинист из него был никудышный — спотыкаясь на каждом шагу и судорожно цепляясь за ветки, жрец долго взбирался по крутому склону. Когда он, расцарапав в кровь руки и изодрав одежду, достиг наконец-то вершины, Мозгопудра лихо свистнул и растворился в ближайших кустах. Догнать его хромому жрецу было не под силу.

Срывая голос, Брихадаранья с полчаса безрезультатно призывал мальчишку быть умницей и вернуться. В конце концов, он утешил себя мыслью, что ребенок все равно заблудится в джунглях, и решил возвратиться в храм. О том, как прошел спуск со скалы, вспоминать не хотелось. На полдороге из-под больной ноги неожиданно вывернулся угловатый камень, и жрец, оглушительно вопя, полетел вниз, в ужасе представляя, что с ним будет, переломай он кости.

К счастью, все обошлось. «Оказывается, совершенно не обязательно быть сыном Кришны, чтобы научиться летать», — горько усмехнулся жрец и, потирая ушибленный бок, направился в сторону храма. Полет с горы заметно сократил время на дорогу помой, и его отсутствие осталось незамеченным, Брихадаранья втайне был даже рад, что все закончилось именно так, — кто знает, чем для него могло обернуться убийство сына Кришны?

«Но я же не собирался убивать его собственными руками, — уговаривал жрец самого себя. — Я бы его и пальцем не тронул. Несчастный случай, с кем не бывает...».

Тревожное мычание мула вывело его из задумчивости. Его передняя нога попала в глубокую яму, и мул принялся неуклюже взбрыкивать, пытаясь выбраться из западни. Жрец засуетился и с громкими криками: «Давай, давай!» — стал тянуть за повод. Брихадаранья так увлекся процессом спасения животного, что не заметил, как из-под плотной ткани, накрывавшей спину мула, выскользнул объемистый темный куль.

Выбравшись на ровную поверхность, жрец продолжил нелегкий путь, а упрятанный в мешковину Иван Иванович Птенчиков так и остался лежать в густых зарослях тропической растительности, в самом сердце джунглей.

Когда Брихадаранья достиг цели своего путешествия, было уже совсем темно. Мертвый город утонул в непроглядной тропической ночи. Давным-давно один владетельный князь выстроил его на вершине небольшого холма. Кое-где еще можно было разглядеть остатки мощеных каменных дорог, Деливших город на правильные прямоугольники, внутри которых гнездились полусгнившие остатки Домов и построек. Высокие стены, некогда охранявшие город, превратились в груды бесполезных обломков.

Сам же дворец, стоявший на вершине холма давно лишился своей кровли, покрылся лишайником и зарос лианами. Из окон торчали стволы могучих деревьев, их корни вгрызались в землю, поднимая мраморные плиты пола и разрушая фундамент.

Лишь небольшие лужицы воды, скопившиеся в полуразвалившихся фонтанах и бассейнах, тускло поблескивали в лучах огромной белой луны и слегка оживляли угрюмый пейзаж. Между деревьями мелькнул огонек костра, и жрец направился к нему.

— О неужели прибыл мой господин? — словно из-под земли, перед ним материализовался нервно подмигивающий худосочный юнец. Лихорадочно приплясывая, он принялся кружить вокруг жреца: — Какое счастье, до чего же я рад вас видеть! Как добрались?

— Да заткнись ты! — огрызнулся жрец. — Лучше мула прими и разберись с новыми пленниками. Их сегодня двое.

— Слушаюсь, мой господин. — Не прекращая странных телодвижений, юнец откинул плотную попону. — О не извольте гневаться на преданного Шакабаки, но пленник всего один.

— Как это один?! — рявкнул жрец, отшвыривая тщедушного слугу. Тот, в свою очередь, откатился в кусты и жалобно заскулил.

— Эти чужеземцы расползаются, как черные тараканы! — бушевал жрец. — Ну ничего: одурманенный, в джунглях ночью он долго не протянет. К утру от него и костей не останется. Так даже лучше. Эй, вставай. — Жрец пнул слугу ногой. — Ту, что осталась, посади в глубокую яму, сверху закрой решеткой.

— Так это что ж, — оскорбленно взвизгнул Шакабаки, — мне самому придется ее кормить? Жрец усмехнулся и недобро сверкнул глазами.

— Не нужно ее кормить. Пусть сидит в яме и ждет свою смерть. Это нашим немощным старикашкам можно беспрепятственно ползать по округе, питаясь корешками да ящерицами, все равно далеко не уползут. А она — молодая, здоровая, сильная, — жрец покосился на Варю, а потом перевел взгляд на Шакабаки, — такая тебя одной левой разделает, ты и понять не успеешь, что произошло.

— Разделает, как же, — пробормотал слуга, обиженно подмигивая дергающимся глазом бесчувственной Варе. — Никто не ценит преданного Шакабаки.