В дебрях Индии - [82]

Они были связаны узами такой тесной дружбы, что Барбассон-Орест не мог обойтись без Барнета-Пилада, а Пилад-Барнет не мог обойтись без Ореста-Барбассона. Они наслаждались жизнью, не заботясь о завтрашнем дне. Два этих существа были самыми счастливыми из всех людей, окружающих Нана-Сахиба; подчиняясь абсолютному влиянию Сердара, они были всей душой преданы ему и готовы идти за ним в огонь и воду, в том случае, конечно, если огонь этот был недалеко.

Одна только мысль мешала им быть совершенно счастливыми: англичане могли в один прекрасный день схватить Нана-Сахиба, несмотря на охрану и преданность, окружающих его людей. Друзья не сомневались в том, что они найдут способ скрыться, но что будет тогда с ними, привыкшими к наслаждениям спокойной, свободной от угрызений совести жизни? Начинать снова бродячую жизнь вокруг света было им не по вкусу; Барбассон мог вернуться в Маскат, но, во-первых, казначей султана всегда забывал платить ему жалованье в течение двух лет его службы, что вынуждало его вознаграждать себя, увеличивая в свою пользу сбор таможенных пошлин, а во-вторых, он мог найти свое место занятым, ибо благодарность государя — вещь ненадежная: «настроение государя меняется, и безумец тот, кто ему доверяет», — сказал поэт. Правда, Мариус Барбассон исполнял обязанности адмирала и дантиста его величества, но так как он вырвал у него последний зуб за неделю до своего отъезда в Индию, то не мог больше рассчитывать на зубную боль, чтобы вернуть все свое прежнее влияние. Друзья много раз ломали себе голову над решением этой трудной задачи; уже несколько месяцев думали они об этом, когда в одно прекрасное утро Барбассон в костюме Архимеда ворвался в грот, где спал Барнет:

— Нашел! Нашел! — крикнул он, как сумасшедший.

— Что такое? — спросил янки.

— Нашел средство устроить наши дела в тот день, когда бедный принц…

— Понял, покороче!

— Не ты ли рассказывал мне, что твои соотечественники отличались страшным легковерием и какой-то Барнум нажил себе целые миллионы, показывая им кормилицу великого Вашингтона.

— Ничего нет более верного, я сам стоял у дверей и зазывал публику…

— Побоку Барнума! Мы соблазним какого-нибудь индуса.

— Золотом!

— Где ты его возьмешь? Обещаниями… в этом отношении мы достаточно богаты.

— Догадываюсь…

— Дай мне кончить. Мы наденем на него старый ковер, тюрбан и саблю и перевезем его в твою страну.

— Барбассон, ты поражаешь меня!

— Мы будем брать один шиллинг за вход и показывать индуса под именем великого, несравненного Нана-Сахиба, о которого в течение двух лет разбивались все силы Англии.

— Барбассон, ты велик, как мир!..

— Это не твои слова, но все равно, я принимаю их, — они вполне к месту. Мы скопим денег, купим виллу в окрестностях Марселя и будем проводить дни, имея золото, вино из Бордо, трюфели и шелка.

Друзья упали в объятия друг друга и с тех пор больше не беспокоились о будущем.

Простившись с Нана-Сахибом, наши авантюристы отправились в свой грот, который выходил на внутреннюю долину, и сели ужинать. Нариндра не занимал сегодня своего обычного места; вот уже неделя, как он уехал в Бомбей за европейской почтой, приходившей туда для Сердара на имя преданного члена тайного общества Духов Вод, к которому принадлежали также он и Рама.

В этот вечер Барнет и Барбассон были особенно веселы и воодушевлены, но их оригинальные выходки не веселили сегодня Сердара, который ел с рассеянным видом и все время после своего возвращения в Нухурмур был мрачен и озабочен; он не обращал внимания даже на тота-ведду, который, сидя на корточках, ловил на лету, как собака, все, что ему бросали. Отсутствие маратха, который был всегда олицетворением точности и должен был вернуться еще сутки тому назад, внушало ему дурные предчувствие. Он не мог определить свои ощущения, но ему казалось, что в воздухе висит какая-то опасность, против которой он чувствовал себя бессильным, а между тем в последних известиях, принесенных Рамой-Модели, не было ничего, что указывало на неминуемую гибель, — он сам это сказал Барбассону.

Может быть, дело заключалось в том, что этот чуткий и деликатный, несколько нервный человек внешность которого указывала на высокое происхождение и которого какое-то странное, таинственное приключение выбросило из привычной ему среды, должен был по временам страдать, находясь среди авантюристов, не имевших с ним ничего общего.

Рыцарь в душе, он мечтал о независимости Индии, как о мести Франции и Дюплекса своим вечным врагам; десять лет своей жизни он потратил на то, чтобы соединить и держать в своих руках все нити обширного заговора, который должен был навсегда уничтожить английское владычество на берегах Ганга. И вот на другой день после достижения успеха, когда во власти притеснителей этой древней страны оставалось всего только три города, почти без всякого укрепления, — Калькутта, Бомбей и Мадрас, он не мог заставить вождей восстания выступить против этих оплотов чужеземца, а затем уже приняться за восстановление трона Дели. Он никак не мог заставить их понять, что реставрация империи Великих Моголов, показав индусам, что они, сбросив иго одного господина, принимают на себя иго другого, должна была парализовать общее воодушевление и придать восстанию характер обыкновенного бунта, а не народного движения. Юг Индии, не желавший владычества мусульман, отказался принять участие в восстании, и Сердар в тот же день понял, что победа англичан — вопрос времени. Но он поклялся отнять у них трофей этой победы и спасти Нана-Сахиба; проявив настоящие чудеса отваги и хитрости, он добился своей цели, но сколько еще времени удастся ему скрывать принца от врагов? Бывали дни, когда он совсем отчаивался в этом, а сегодня вечером будущее казалось ему еще более мрачным и покрытым черными тучами. Если его схватят, то ему не окажут чести умереть от двенадцати пуль, как солдату, с ним поступят, как с разбойником с большой дороги, и повесят в Калькутте напоказ индусам, которых он хотел освободить.