В дебрях Индии - [5]

Нана-Сахиб и Сердар, хорошо осведомленные об этом, проводили между собой очень длинные и секретные совещания; они не скрывали от себя, что английский генерал, прославившийся своей смелостью и искусством, мог с помощью гарнизонов Мадраса и Калькутты выставить около шести тысяч солдат старой линейной армии и что сипаи, несмотря на превосходство своих сил, не устоят в открытом поле против мужества и дисциплины европейских солдат.

Нана только сейчас понял, какую ошибку они сделали, не предприняв на другой же день после начавшейся революции осаду Мадраса и Калькутты, как это советовал ему Сердар; но теперь было уже поздно, так как эти города были в настоящее время хорошо укреплены и могли несколько месяцев противостоять осаде. В это самое время Сердар и составил свой смелый план похищения генерала Хейвлока, который один только был в силах вести предполагаемую кампанию.

При мысли о возможности захватить в свои руки английского генерала по лицу Сердара пробегала странная улыбка, в которой опытный наблюдатель сразу уловил бы глубоко скрытое чувство личной ненависти. Однако эта улыбка мелькала, как мимолетная молния, и вряд ли можно было бы основывать какое-либо предположение на этом факте, не появляйся всякий раз, когда произносилось имя Хейвлока, то же самое характерное выражение, которое на несколько секунд искажало его обычно спокойное и серьезное лицо.

Надо полагать, что в прошлом этих двух людей связывало какое-то событие, которое поставило их лицом к лицу и теперь должно было снова натравить друг на друга. Нет ничего удивительного, если невольно вырвавшиеся у Сердара слова о мести, которой он ждал в течение долгих лет, были намеком на это таинственное соперничество.

Абсолютное молчание о придуманном им плане во всяком случае было обязательным, а потому понятно, что Фред, несмотря на всю свою дружбу с Бобом, которого он в хорошем расположении духа называл генералом, не мог доверить ему столь важной тайны, тем более что Боб представлял собой живое олицетворение болтливости.

В его жизни также была своя ненависть, о которой он рассказывал всякому встречному и при всяком удобном случае, и если враг его до сих пор еще ничего не знал об этом, то янки был здесь не виноват. Каждый раз, когда с ним случалось что-нибудь неприятное, он потрясал в воздухе кулаком и кричал голосом, который казался скорее смешным, чем страшным:

— Проклятый Максвелл, ты поплатишься мне за это!

Максвеллом звали офицера, который по распоряжению высших властей проник во дворец генерала Боба Барнета и сообщил ему о приказании немедленно, не унося с собой ни одной рупии, покинуть дворец под угрозой быть расстрелянным.

И Боб, который вел там праздную жизнь среди благоухания цветов и наслаждений сераля, лишь изредка, как начальник артиллерии, осматривая крепостные пушки времен Людовика XIV, поклялся отомстить Максвеллу.

По привычке, свойственной одной из его бесчисленных профессий, поскольку в течение своей полной приключений жизни ему приходилось заниматься также и коммерцией, он мысленно вел нечто вроде двойной бухгалтерии, в которой все свои злоключения списывал на счет Максвелла, обещая подвести баланс в первый же раз, как только случай снова столкнет его с этим офицером.

Солнце тем временем поднималось все выше и выше над горизонтом, заливая своими золотисто-огненными лучами беспредельную равнину Индийского океана и роскошную растительность острова. Вид, открывающийся с вершин Адамова пика на целый ряд плато, капризные волнообразные изменения почвы и долины, покрытые тамариндами, огневиками — растениями с огненно-красными цветами, тюльпанными деревьями с желтыми цветами, баньянами (индийскими фикусами), манговыми и цитрусовыми деревьями, представлял собой такое живописное и восхитительное зрелище, какое трудно встретить еще где-либо в мире. Но нашим авантюристам некогда было просветлять свои души соприкосновением с великим зрелищем природы: суда, величественно проходившие в это время по фарватеру, поглощали все их внимание. Они наблюдали за тем, как суда, осторожно обойдя песчаные мели, направились к Королевскому форту и бросили наконец якорь близ самого форта в двух или трех кабельтовых от берега. После нескольких минут молчаливого наблюдения Сердар положил бинокль обратно в футляр и, обращаясь к своему другу, сказал:

— Пароходы наконец у пристани; через четыре или пять часов должен прибыть наш курьер. Как приятно получать время от времени известия из Европы!

— Говори только за себя, — отвечал Боб, — ты получаешь воистину министерскую корреспонденцию; я же, черт возьми, с тех пор как нахожусь в этой стране, не получил еще ни одного клочка бумаги от своих прежних друзей. Когда я стал генералом аудского раджи, то написал папаше Барнету и сообщил ему о своем повышении, но старик, всегда предсказывавший мне, что из меня ничего хорошего не выйдет, прислал мне сухой ответ в две строчки, что он не любит мистификаций… Вот единственное известие, полученное мною от моей почтенной семьи.

— Только бы Ауджали встретил Раму-Модели, — продолжал Сердар с задумчивым видом, не обращая внимания на болтовню своего друга.