В дебрях Борнео - [4]

— За мной, вперед!

И отряд двинулся за ним; шум шагов заглушался тревожным шепотом листвы и отголосками громовых раскатов.

Несколько минут спустя отряд Сандакана уже находился перед примитивным укреплением, защищавшим поселок даяков. Это были палисады из поставленных стоймя бревен, заостренных вверху и перевязанных одно с другим крепкими лианами. Перед каждым частоколом находился неглубокий, наполненный водой ров, и при неверном свете молний было видно, что края рва действительно усеяны торчащими из земли остриями. Но Сандакан и его воины, привыкшие вести лесную войну, имели в запасе перекидные мостки и не боялись этой западни. Перед поселком осаждающие по знаку вождя остановились, прячась в тени деревьев. Прошло несколько томительных мгновений. Сандакан ждал сигнала Самбильонга, чтобы пойти на приступ. Сигнала не было. И вдруг…

Гортанный, полный тревоги крик прорезал, словно бичом, воздух.

В поселке, за изгородью, заметались огоньки. Отовсюду появились фигуры воинов, выскакивавших из хижин с оружием в руках.

— Тревога! Тревога! — звенел призывный, будоражащий нервы крик. — Враги, враги близко!.. На защиту! К оружию!

— Где враги? Кто видел? — отвечали ему испуганные голоса.

— Там, там… Я видел темные фигуры! Я слышал шум…

— Быть может, пробирается бабирусса1? Или «господин леса», орангутанг, испуганный грозой, покинул свое гнездо? Или дикий кабан, логовище которого залито потоком дождевой воды?

— Нет, нет. Я видел — блеснуло оружие. Там, на опушке…

— Тащите мирим. Пушка заряжена? Фитиль! Где фитиль?

Сандакану из его убежища в чаще кустарников перед палисадами было видно, как обитатели деревни, освободив от чехла длинноствольную неуклюжую медную пушку, направили ее жерло на грозно шумевший лес.

— Ложись на землю! Ни слова, ни звука! — скомандовал Сандакан своим воинам.

Мгновение спустя пушка даяков рявкнула, сноп пламени вырвался из ее жерла, словно огненный меч, рассекший мглу бурной ночи, и ядро врезалось в лесную чащу, круша ветви деревьев.

— Стреляйте еще! — кричали суетившиеся около пушки воины. И выстрелы гремели снова и снова.

Четвертое ядро, посланное наугад, достигло своей цели: оно свалило, почти разорвав пополам, одного из прятавшихся рядом с Сандаканом воинов. Несчастный взмахнул обеими руками, роняя ружье, и, выпрямившись во весь рост, упал с глухим шумом, подминая под себя ветви гигантского папоротника.

— Они здесь! Вон они! — слышались возбужденные голоса защитников котты, наконец обнаруживших место, где скрывались осаждавшие поселок враги.

И в этот момент Сандакан дал сигнал идти на приступ: издали донесся пронзительный свист Самбильонга, извещавший о том, что котта окружена со всех сторон.

Воины, словно подгоняемые ветром, помчались к палисадам.

На пути им встречались рвы, усеянные заостренными кольями с отравленными ядом анчара наконечниками, но нападавшие перекидывали через них ручные мостки. За рвами шел частокол, под прикрытием которого защитники деревни осыпали осаждающих тучами стрел из луков, ружейными и пистолетными пулями и крошечными стрелами из любимого оружия даяков — сумпитанов. В то же время арьергард нападавших, укрываясь в тени деревьев, отвечал редкими, но смертоносными выстрелами, поражая отдельных канониров, возившихся около пушки, и внося этим невероятное замешательство среди защитников.

Грохот выстрела, более громкого, чем рев мирима, возвестил сражающимся, что участь первого палисада уже решена: нападавшие подложили пороховую петарду к подножию палисада, и ее взрыв, обративший в осколки крепкие стволы тикового и железного деревьев, открыл им дорогу ко второму палисаду. Минуту спустя последовал второй взрыв, потом третий. Нападавшие были уже внутри осажденного поселка, и бой кипел между хижинами, на небольшой площадке. Мирим, все защитники которого были уже перебиты, сначала смолкл, потом заговорил снова. Но теперь он служил уже не защитникам, а нападавшим: завладев пушкой, воины Сандакана повернули ее к поселку и осыпали выстрелами хижины, в которых забаррикадировались отчаянно защищавшиеся даяки.

Ядра мирима пронизывали, как пронизывает иголка полотно, тонкие, сплетенные из ветвей и обмазанные глиной, а то и просто представлявшие собой подобие циновок, стены конических хижин, убивали или калечили спрятавшихся там и делали невозможным сопротивление. Бой был недолгим, но жарким. И когда среди защитников котты началась паника, над поселком даяков прозвучал властный крик Сандакана, перекрывший шум голосов сражающихся.

— Где Назумбата? Неужели вы допустили, чтобы эта собака скрылась?

— Он тут, вождь! — отвечали десятки голосов. — Он в этой хижине. И словно дожидаясь этого зова, из хижины, более высокой, чем

другие, выскочил полуодетый даяк с пистолетом в одной руке и с кривым крисом в другой. Он молнией бросился на осаждавших, свалил двоих и уже был готов скрыться за палисадом, но пуля из пистолета Сандакана была быстрее его — Назумбата с перебитой выстрелом ногой упал на землю. Воины хотели прикончить его, но Сандакан крикнул:

— Этот человек — мой! Назумбата! Ты — мой пленник.

И потом, обернувшись к немногим из уцелевших защитников деревни, оборонявшихся с отчаянным мужеством, опять громко и властно закричал: