В дебрях Борнео - [12]

— Кто такой?

— Не знаю. Я видел его. Он высокий, худой, у него орлиный взгляд. Вот все, что я знаю. Но я могу показать его тебе. Я велю перевести его сюда, на яхту. Если тебе понадобится освободить его, — ничего не может быть легче: я усыплю или отравлю сторожей, и мы выпустим пленника. Он уйдет и поможет тебе, сахиб, уйти.

— Но Сандакан убьет тебя!

— Я не буду столь глуп, чтобы дожидаться его возвращения, сахиб. Я уйду с тобою. Ибо ты — тот, кому суждено отомстить за унижение и гибель моего молочного брата Синдии, раджи Ассама, свергнутого Сандаканом и Янесом. И куда пойдешь ты во имя мести Янесу и Сандакану, туда пойду я. Ради этой мести я, рискуя собственной жизнью, устроил тебе убежище на яхте, дал возможность всюду следовать за нашими врагами. Они и не подозревали, что их яхта, кроме них, везет и того, кто напоит свое оружие их кровью и утешит свое сердце их муками.

Грек нетерпеливо прервал эту цветистую речь мстительного индуса:

— Ну, будет! Веди твоего пленника. Мне очень хочется поскорее увидеть его. Я почему-то подозреваю, что увижу какого-нибудь старого знакомца! — сказал он.

Мажордом вышел из каюты, тщательно заперев ее на ключ. Теотокрис остался в одиночестве. И, стоя у люка, он бормотал про себя: «Судьба, судьба! Почему бы мне не возвратиться на родину? Потому что теперь пришлось бы возвратиться полунищим. Что же, после того как я утопал в золоте, будучи фаворитом идиота Синдии, раджи Ассама, я должен грызть сухую корку хлеба на родине? Или приняться снова, как в молодости, ловить рыбу, нырять на дно моря за губками? Покорно благодарю. Или пан, или пропал! Или все, или ничего! Таков Теотокрис, единственный сын моего блаженного отца! Но посмотрим, кого-то доставит хитмудьяр… Посмотрим!»

В это время послышались шаги, и несколько малайцев, поднявшись по трапу, доставили на борт, а потом пронесли в кабину тихо стонавшего человека, привязанного к импровизированным носилкам. Это был Назумбата. Его сопровождали не спускавшие с него глаз малайцы, поставленные сторожить его, и сам верный мажордом. Потом Сидар возвратился в каюту, где его с нетерпением поджидал грек Теотокрис, и доложил, что пленник тут и что сторожам уже дан напиток, который погрузит их в глубокий сон.

Действительно, полчаса спустя, когда Теотокрис и Сидар пошли в каюту, где лежал Назумбата, его стража спала мертвым сном. Назумбата был немало удивлен как тем, что заснули его сторожа, так и тем, что вошедшие заговорили с ним, как друзья. Разговор был недолог. Прошло еще полчаса. В сумерках с парохода сошел, не торопясь, верный хитмудьяр Сидар. За ним следовали оба малайца, сторожа Назумбаты. Только почему-то оба словно старались скрыть лица от вахтенных. И один немного прихрамывал. Кому-то из вахтенных показалось, что сторожа, в сущности, поступают не по правилам, покидая, не сменившись, каюту пленника, которого приказано так тщательно стеречь. Но с ними был сам мажордом Янеса хитмудьяр Сидар, и вся ответственность ложилась на него. Должно быть, так распорядился сам супруг рани Ассама…

Когда три таинственные фигуры затерялись в сумерках надвигавшейся ночи, вахтенный уловил чуть слышный запах дыма. Обеспокоенный этим, он встал со своего места, сделал два шага, хотел крикнуть, может быть, даже крикнул что-то, но никто уже не услышал его: огромный огненный столб вырвался из-под палубы яхты Янеса, унося ввысь обломки дерева, железа, части машин. Прогрохотал взрыв. Потом с неба в море посыпались, словно звезды, огнистые искры, раскаленные обломки с шипением погрузились в воду. И там, где за несколько секунд до этого стояла прекрасная яхта, теперь не было видно ничего, кроме бешено крутившейся воды. Бездна поглотила судно, разнесенное взрывом. Огонь, зажженный Теотокрисом в крюйт-камере яхты, сделал свое дело.

На берегу в замешательстве бегали люди из отряда Самбильонга. Но никто уже не мог помочь горю. А Сидар, хромой Назумбата и Теотокрис были далеко. На другой день к месту катастрофы вернулся пароход, привезший из путешествия Сандакана, Янеса, Тремаль-Наика и Каммамури. Как гром поразило их известие, что яхта погибла, взлетев на воздух. И все они были в полной уверенности, что с яхтой погиб верный хитмудьяр Сидар, погиб пленник Назумбата, на помощь которого в качестве проводника так рассчитывал Сандакан.

Гибель яхты была приписана какой-то роковой случайности. Хладнокровный Янес и по этому поводу высказался весьма своеобразно.

—Что погиб хитмудьяр, не беда! — сказал он, попыхивая неизменной сигарой. — При дворе рани Сурамы осталось по меньшей мере двенадцать дюжин таких же блюдолизов. Что погибла яхта, не беда: она слишком глубоко сидела, на ней мы не могли подняться по реке вверх по течению. Теперь у нас развязаны руки. Что погиб Назумбата — это хорошо, потому что это змея. Чего мне жаль, говоря по совести, это запаса сигар… Искренне жаль!

Говоря это, принц-супруг рани Ассама, прекрасной Сурамы, и не подозревал, что Теотокрис сам неплохо разбирался в вине и сигарах и что лучшие сигары он унес с собой в глубь лесов Борнео.

Некоторое время спустя импровизированный военный совет постановил следующее: оставить Самбильонга с отрядом в двадцать человек в завоеванной котте, укрепления которой уже были восстановлены, а с остальными отправиться на пароходе по реке Маруду, которая должна была привести к Голубому озеру. Пароход, насколько будет возможно, попытается вести на буксире парусники, не способные к маневрированию на сравнительно узком пространстве реки.