В дебрях Африки - [162]

Между Угарамой и Букоко мы проходили у самой подошвы гор удивительно плодоносными местами; нас поразило там чрезвычайное обилие дынь, арбузов, сахарного тростника и проса. Подпочва состоит преимущественно из щебня и песка с примесью жирного черного ила; но главная характерная черта поверхности — это несметное множество валунов, наполовину вросших в землю, что указывает на деятельность ледников.

Между Букоко и подошвами гор, на расстоянии 5 км в ширину и от 8 до 10 км в длину, к югу тянется точно такая же наносная гряда, состоящая преимущественно из отдельных, не связанных между собою частей камня; но с течением времени дожди и ее настолько размыли, что она представляет довольно гладкую поверхность, расположенную уступами.

Принимая во внимание, что все эти обстоятельства периодически повторяются с тех пор, как из недр земли совершилось поднятие хребта Рувензори и связанных с ним цепей, припомнив также, какая масса материала потрачена им на образование наносов в глубокой пространной впадине, занимаемой ныне озером Альберта-Эдуарда, долиною Семлики и озером Альберта, мы не слишком удивимся тому, что Рувензори в настоящее время представляет лишь скелет того, чем он был когда-то. Его великолепная глава потеряла уже значительную часть своего объема: верхние склоны изрыты и сточены, нижние покатости изборождены сотнями глубоких потоков, и хотя они теперь не обнажены, а одеты растительностью, но носят явные следы невзгод, перенесенных с той поры, как Рувензори возник из пламени. Медленно, постепенно, но неминуемо великая гора возвращается к своему первоначальному виду. Пройдет несколько веков, и котловина озера Ньянца-Альберта-Эдуарда обратится в обширную равнину; несколько позднее то же будет и с озером Альберта-Ньянцой. И географы тогдашних времен в изумлении будут протирать себе глаза, если случайно нападут на карты обеих Ньянц в том виде, как они описаны в 1889 г.

В ранние утренние часы горы большею частью представлялись длинной, высокой, громадной, черной массой, высшие точки которой как бы упирались в безоблачное предрассветное, серое небо. Но по мере того как наступившая заря превращала на востоке этот серый фон в золотистый, в вышине показывались тонкие черточки белых облаков, опоясывающих вершины, а по всей линии хребта от подножья вверх по склонам начинали ползти клочковатые слои тумана. Эти клочки то втягивало в лощину, то в глубокие горные ущелья, где их подхватывал ветер, и они начинали клубиться, не переставая подниматься по извилистым долинам, вползать на кручи, каждую минуту меняя форму и расположение и постепенно увеличиваясь в объеме. Справа и слева вылезали новые клубы тумана, захватывали по пути отдельные клочья, стремившиеся из глубоких щелей, соединялись в одну длинную сплошную гряду, окутывали верхи передовых цепей; выше навстречу им выходили еще новые клочья, срывавшиеся с каждого углубления, из каждой складки камня, и вся эта масса паров строилась правильными рядами, как будто и в самом деле сознавала надобность сомкнуться вокруг белых исполинов.

По мере поднятия в верхние пределы атмосферы туман, достигший уже значительной плотности, двигался все быстрее. менял формы все чаще и внезапнее, соединялся с клубами новых белых паров, выступивших из верхних расселин, и все это неудержимо рвалось вверх, передовые облака смело указывали путь к небесам.

К тому времени, как солнце на четверть часа поднялось над восточным горизонтом и начало играть световыми эффектами, ударяясь о поверхности снеговых полей на вершинах, вокруг верхних зубцов образуется как бы сияние всех цветов радуги, а поднявшийся до тех же пределов туман соперничает со снегами ослепительной белизной и даже, когда пронижут его лучи могучего солнца, превосходит снеговые вершины яркостью своих оттенков и переливов и, наконец, вознесясь над сияющими снегами и алеющими пиками, торжествует над ними полную победу. Но с минуты на минуту масса паров, изрыгаемых неистощимою долиной Семлики, становится все гуще; они спешат слиться с верхними слоями, неподвижно облегающими склоны и гордые пики гор, мало-помалу туман теряет свой блеску сияющие краски его тухнут, а скопление так велико, что, приняв сначала лишь тусклый оловянный цвет, он постепенно переходит в сизый и почти черный, и в виде страшной грозовой тучи остается так на весь день, а иногда и на ночь. Но случается, что за полчаса до заката ветер сгоняет тучи, и тогда один пик за другим появляются в синем небе, одна за другой обнажаются мощные вершины, белоснежные поля, и вся волнистая громада сияет в полном своем великолепии, пока не сгустятся сумерки и темная ночь не покроет ее еще более темным шатром.

Эти короткие, слишком короткие минуты, когда смотришь на великолепного "Творца дождя", или "Царя облаков", как ваконжу величают свою укутанную туманами гору, наполняют зрителя таким чувством, как будто он заглянул в отверстые небеса.

Покуда длилось это дивное зрелище, не было лица — белого или чернокожего, — которое не было бы поднято ему навстречу; все глаза с благоговейным и радостным изумлением устремлялись кверху, к тем высоким пределам, где сияла эта холодная красота, исполненная такого глубокого мира и тишины, такой чистоты и недосягаемого блеска, что нет слов для их выражения.