В дебрях Африки - [88]

Вообще, вначале путешествие было легкое. От Линде у них остались большие запасы кофе, чаю, сахару, бульону, различных консервов и всякого рода лекарств. Стасю не приходилось жалеть припасов, так как их было больше, чем они могли взять с собой. Не было недостатка также в различных инструментах, в оружии всякого рода и в ракетах, которые при встрече с неграми могли бы очень пригодиться. Страна была плодородная: дичи, а следовательно, свежего мяса и плодов, везде было в изобилии. То здесь, то там в низинах встречались болота, но они были еще покрыты водой, так что не заражали воздух вредными испарениями. Москитов, распространяющих лихорадку, на возвышенностях совсем не было. Жара с десяти часов утра становилась, правда, нестерпимой, но на время так называемых «белых часов» маленькие путешественники устраивались в тени больших деревьев, сквозь густую листву которых не пробивался ни один луч солнца. Здоровье Нель, Стася и негров было прекрасное.

XXXVIII

Был уже пятый день путешествия. Стась ехал вместе с Нель на Кинге, так как они попали в широкую полосу акаций, разросшихся так густо, что лошади могли идти только по просеке, проложенной слоном. Час был ранний, утро ясное и росистое. Дети вели беседу о своем путешествии и о том, что каждый день приближает их как-никак к океану и к родителям, по которым они все время не переставали тосковать. С самой минуты похищения их из Файюма это был неисчерпаемый предмет всех их разговоров, которые всегда волновали их до слез. Они постоянно повторяли друг другу, что их отцы не сомневаются в их гибели или в том, что они пропали навсегда, и оба, убитые горем, посылают без всякой надежды арабов в Хартум за какими-нибудь сведениями; а между тем они, их дети, уже далеко не только от Хартума, но и от Фашоды и через пять дней будут еще дальше, а потом еще дальше, и когда-нибудь, наконец, дойдут до океана или до какого-нибудь места, откуда можно будет послать телеграмму.

Единственным человеком во всем караване, который знал, что их еще ждет, был Стась. Нель же была глубоко убеждена, что нет такой вещи на свете, которую Стась не мог бы совершить, и она ни на минуту не сомневалась, что он доведет ее до берега. И часто, предупреждая события, она воображала, что будет, когда придет первое известие о них, и, щебеча, как птичка, рассказывала об этом Стасю. «Сидят, – говорила она, – папочки в Порт-Саиде и плачут. Вдруг входит бой с телеграммой. Что такое? Мой папа или твой открывает, смотрит на подпись и читает: «Стась и Нель». Вот уж обрадуются-то! Вот вскочат, чтоб ехать нам навстречу! Вот-то будет радость во всем доме… И папочки обрадуются, и все обрадуются… И будут тебя хвалить… и приедут… и я крепко, крепко обниму папочку, и потом мы будем всегда вместе… и…»

И кончалось тем, что подбородок начинал у нее дрожать, прелестные глазки превращались в два фонтана, и в конце концов она прислонялась головкой к плечу Стася и плакала одновременно от тоски и горя и от радости при мысли о предстоящей встрече.

Стась же, уносясь воображением в будущее, угадывал, что отец будет горд им и скажет ему: «Ты показал себя молодцом!» «Я должен спасти Нель, – говорил он сам себе, – я должен дожить до этой минуты». И в такие мгновенья ему самому казалось, что нет таких опасностей, которых он не мог бы преодолеть, и нет таких препятствий, которых он не сокрушил бы.

Но до окончательного торжества было еще далеко. Пока что им приходилось пробираться через густую рощу акаций. Длинные колючки этих деревьев оставляли даже на коже Кинга белые царапины. Наконец роща стала редеть, и сквозь ветви раскиданных уже далеко друг от друга деревьев опять стала видна зеленая степь. Несмотря на то, что зной уже порядком давал себя знать, Стась вылез из паланкина и уселся на шее слона, чтоб посмотреть, не видно ли на горизонте антилоп или зебр, так как нужно было возобновить запас мяса.

Действительно, он заметил направо небольшое стадо ариелей, состоявшее из нескольких голов, а между ними двух страусов. Но когда они миновали последнюю группу деревьев и слон повернул налево, совсем другое зрелище поразило глаза мальчика: в расстоянии полукилометра перед ним было поле маниоки, а на окраине его – несколько черных фигур, занятых, по-видимому, работой в поле.

– Негры! – воскликнул он, обращаясь к Нель.

Сердце тревожно забилось у него в груди. С минуту он колебался, не повернуть ли ему назад и не спрятаться ли опять в рощу. «Но, – подумал он, – в населенной стране нам придется все равно, рано или поздно, встретиться с жителями и вступить с ними в какие-нибудь отношения, и от того, какой характер примут эти отношения, может зависеть вся судьба нашего путешествия». И, после недолгого колебания, он направил слона к полю.

В это время подъехал Кали и, указывая на группу деревьев, промолвил:

– Великий Господин! Вон там негры, деревня, а тут женщины работать в поле. Подъехать Кали к ним?

– Мы подъедем вместе, – ответил Стась, – и ты им скажешь, что мы являемся как друзья.

– Я знаю, господин, что им сказать, – с уверенностью сказал молодой негр.

И, повернув лошадь к работавшим, он приложил руку ко рту и стал кричать: