В дебрях Африки - [63]

– Счастье его, – заметил Стась, – что ему удалось дотянуться до воды, а то он околел бы, наверно.

Слон пил так долго, что Нель стала за него беспокоиться.

– Стась, а он от этого не заболеет? – спросила она.

– Не знаю, – ответил, смеясь, Стась, – но уж если ты взяла его под свое попечение, то ты скажи ему, что это опасно.

Нель наклонилась над обрывом и стала кричать:

– Слон, слон, довольно!

И слон как будто понял, что ему говорят: он тотчас же перестал пить и стал только обливаться водой, – сначала облил себе ноги, потом спину, потом бока.

Между тем уже стемнело. Стась отвел Нель за зерибу, где их уже ждал ужин.

Оба были в прекрасном настроении: Нель – потому, что спасла жизнь слону, а Стась – что видел ее блестевшие, как две звездочки, глаза и счастливое личико, выглядевшее здоровее, чем когда-либо за все время после отъезда из Хартума. Его радовала еще надежда, что им удастся провести хорошо и спокойно ночь. Неприступный с двух сторон мыс вполне обеспечивал их от нападения, а с третьей стороны Кали и Меа соорудили такую высокую стену из колючих веток акаций и пассифлоры, что не могло быть и речи о том, чтоб какой-нибудь хищный зверь смог пробиться через такую преграду. Погода к тому же стояла превосходная, и, как только зашло солнце, небо заискрилось мириадами звезд. Приятно было дышать прохладным, благодаря близости водопада, воздухом, насыщенным ароматом степи и только что наломанных ветвей.

«Тут уж моя «муха» не заболеет лихорадкой», – с радостью думал Стась.

Разговор завязался опять о слоне, так как Нель не могла говорить ни о чем другом и не переставала восторгаться его величиной, хоботом и бивнями, которые у него действительно были огромные. В конце концов она обратилась к Стасю:

– Не правда ли, Стась, какой он умный?

– Как Соломон, – ответил Стась, – но из чего ты это видишь?

– Как только я его попросила, чтоб он не пил больше, он сейчас же меня послушал.

– Если он до сих пор не учился по-английски и все-таки понимает, то это в самом деле нечто необычайное.

Нель поняла, что Стась трунит над нею, и, надув немного губки, проговорила:

– Говори себе что хочешь, а я уверена, что он очень умный и скоро привыкнет к нам и станет ручным.

– Скоро ли, не знаю, но стать ручным он может. Африканские слоны, правда, более дики, чем азиатские, но все-таки я думаю, что Ганнибал, например, пользовался африканскими.

– А кто такой был Ганнибал?

Стась посмотрел на нее со снисходительно-пренебрежительной усмешкой.

– В твоем возрасте, – сказал он, – таких вещей еще не знают. Ганнибал был великий карфагенский вождь, который употреблял слонов в войне с римлянами. А так как Карфаген находился в Африке, – то, значит, слоны у него были африканские.

Дальнейший разговор их прервал громкий рычащий крик слона, который, наевшись и напившись, начал трубить, неизвестно – от радости или от тоски по полной свободе. Саба вскочил и начал лаять.

– Вот как, – проговорил Стась, – теперь он сзывает товарищей. Хорошее будет дело, когда их сбежится сюда целое стадо.

– Он скажет остальным, что мы были добры с ним, – торопливо ответила Нель.

Стась, не боявшийся опасности, так как рассчитывал на то, что если бы сбежалось в самом деле целое стадо, то его испугал бы огонь костра, проговорил, усмехаясь:

– Хорошо, а если все-таки слоны сбегутся, ты не будешь плакать от страха?! Нет, у тебя на глазах только выступит пот, как было уже два раза.

И он стал шутя поддразнивать ее:

– Я не плачу, у меня только пот на глазах…

Нель, однако, по его веселому лицу догадалась, что никакая опасность им не грозит.

– Когда мы его приручим, – сказала она, – у меня глаза уже больше никогда не будут потеть, хотя бы кругом рычали хоть десять львов.

– Почему так?

– Он нас тогда защитит.

Стась заставил замолчать Саба, который не переставал отвечать слону, и, задумавшись немного, ответил Нель:

– Ты забыла об одном: ведь мы здесь навеки не останемся, а поедем дальше. Я не говорю сейчас… Место здесь хорошее и здоровое. Я думаю здесь, пожалуй, остаться… на неделю, может быть, на две, и тебе и нам – всем полезно отдохнуть. Но хорошо! Пока мы будем тут, ты будешь кормить слона, хотя для всех это будет изрядная работа. Но ведь он в западне; как же мы возьмем его с собой? Что же тогда будет? Мы уедем, а он тут останется и, не имея пищи, опять будет мучиться, пока не околеет. Тогда нам будет его еще больше жалко…

Нель очень опечалилась и некоторое время сидела молча, не находя, по-видимому, что ответить на эти справедливые рассуждения. Но через минуту она подняла головку и, откинув назад волосы, опускавшиеся ей на глаза, обратила на Стася полный доверчивости взгляд.

– Я знаю, Стась, – сказала она, – что если ты захочешь, то выведешь его из ущелья.

– Я?

Нель, протянув пальчик, прикоснулась им к руке Стася и повторила:

– Ты.

Хитрая маленькая женщина понимала, что ее доверие польстит мальчику и что с этой минуты он начнет думать, как бы освободить слона.

XXVI

Ночь прошла спокойно, и хотя на южной стороне неба скопилось много туч, утро встало совсем ясное. Кали и Меа, по приказанию Стася, занялись тотчас после завтрака собиранием дынь, стручков акации, свежих листьев, травы и всякого иного корма для слона. Все это они складывали на краю ущелья. Так как Нель хотела непременно сама кормить своего нового друга, то Стась выстругал для нее из молодой ветвистой смоковницы нечто вроде вил, чтобы ей легче было сталкивать припасы на дно ущелья. Слон трубил с самого утра, прося, по-видимому, корма, и, когда увидел на краю ущелья ту же белую крошку, которая накормила его вчера, встретил ее радостным бульканьем и тотчас же протянул к ней свой хобот. При дневном свете он показался еще больше, чем накануне. Он был страшно худ, но выглядел гораздо бодрее, и в его маленьких умных глазах, которые он поворачивал к Нель, светилась радость. Нель утверждала даже, что передние ноги у него потолстели за ночь. Она начала сталкивать ему корм с таким усердием, что Стасю пришлось ее удерживать и, в конце концов, когда она уже чересчур устала, самому сменить ее. Им обоим было очень весело; особенно забавляли их капризы слона. Сначала он ел все, что ему падало под ноги. Но вскоре, утолив первый голод, он стал разборчив. Когда ему попадалось растение, которое он не очень любил, он отряхивал его о передние ноги и потом подбрасывал хоботом вверх, точно желая сказать: «Сами кушайте это лакомство». Наконец, утолив свой голод и жажду, он начал с видимым удовольствием обмахиваться своими огромными ушами.