В дебрях Африки - [20]

В воздухе раздались обычные у арабов возгласы:

– Аллах!

– Бисмиллах!

– Машаллах!

Потом оба суданца стали всматриваться с каким-то странным, не то вопросительным, не то испытующим взглядом в Стася, который не мог понять, в чем дело.

Между тем Нель тоже слезла с верблюда, и хотя она была измучена меньше, чем ночью, но Стась растянул для нее войлок в тени, на ровном месте, и велел ей прилечь, чтоб она могла, как он говорил, выпрямить ножки. Арабы принялись за обед, который состоял, однако, из одних сухарей и фиников и из глотка воды. Верблюдов не поили, так как они пили ночью. Лица Идриса, Гебра и бедуинов оставались озабоченными, и все время привала прошло в молчании. Наконец Идрис отозвал Стася в сторону и стал спрашивать его с таинственным и встревоженным выражением в лице:

– Ты видел змею?

– Видел.

– Это не ты заклял ее, чтоб она нам попалась?

– Нет.

– Нас ждет какое-нибудь несчастье, потому что эти дураки не сумели убить змею!

– Вас ждет жестокое наказание.

– Молчи! Твой отец не волшебник?

– Да, волшебник, – ответил без колебания Стась, поняв сразу, что эти дикие и суеверные люди считают появление змеи дурной приметой и предзнаменованием, что побег им не удастся.

– Так это твой отец послал нам ее? – сказал Идрис. – Но он ведь должен понимать, что за его чары мы можем выместить наш гнев на тебе.

– Вы мне ничего не сделаете, потому что за вред, причиненный мне, поплатились бы жизнью сыновья Фатьмы.

– Ага, ты и это уже понял? Но помни, что если бы не я, так ты бы истек кровью под корбачом Гебра, – и ты, и маленькая бинт тоже.

– Я и заступлюсь только за тебя, а Гебру не избежать петли.

Идрис посмотрел на него с удивлением и проговорил:

– Наша жизнь еще не в твоих руках, а ты уже говоришь с нами, как будто ты наш господин…

А немного погодя прибавил:

– Странный ты улед[23]: никогда я не видал такого. Я был до сих пор добр к вам; но ты думай, что говоришь, и не угрожай нам.

– Хитрость и предательство не останутся безнаказанными, – ответил Стась.

Было, однако, очевидно, что уверенность, с какой говорил мальчик, в связи с дурным предзнаменованием в образе змеи, которую не удалось поймать, сильно встревожила Идриса. Уже усевшись на верблюда, он несколько раз повторял:

– Да, я был к вам добр! – как будто желая на всякий случай утвердить это в памяти Стася. Потом он стал перебирать в руке четки, сделанные из скорлупы ореха дум, и молиться.

Часу во втором жара, несмотря на зимнее время, стала невыносимой. На небе не было ни одной тучки, но края горизонта немного потемнели. Над караваном носилось несколько ястребов, широко распростертые крылья которых бросали волнующиеся черные тени на серые пески. В раскаленном воздухе чувствовался как бы угар. Верблюды, не переставая мчаться, начали как-то странно всхрапывать. Один из бедуинов подошел к Идрису.

– В воздухе чуется что-то недоброе, – проговорил он.

– А что именно ты думаешь? – спросил суданец.

– Злые духи разбудили ветер, что спит на западном конце пустыни; он встал из-за песков и несется к нам.

Идрис привстал на седле, посмотрел вдаль и ответил:

– Да, он идет с запада и с юга, но он не бывает так ужасен, как хамсин[24].

– Три года тому назад он засыпал, однако, близ Абу-Гамеда целый караван, который нашли из-под песков лишь прошлой зимой. Йалла! У него может быть довольно силы, чтоб заткнуть ноздри верблюдам и засушить воду в мешках.

– Нужно мчаться изо всех сил, чтоб он задел нас только одним крылом.

– Мы несемся ему прямо навстречу и миновать его не сможем. Чем скорее он придет, тем скорее он пронесется.

Сказав это, Идрис ударил верблюда корбачом, и его примеру последовали остальные. Некоторое время слышались лишь тупые удары толстых бичей, похожие на хлопанье в ладоши, и окрики «Йалла!». На юго-западе белый перед тем горизонт потемнел. Зной еще не спал, и солнце жгло головы всадников. Ястребы парили, по-видимому, очень высоко, так как тени их крыльев становились все меньше и, наконец, совсем исчезли.

Стало душно.

Арабы кричали на верблюдов, пока у них не пересохло в горле. Тогда они замолчали, и наступила гробовая тишина, нарушаемая тяжелым, хриплым дыханием животных. Две маленькие песчаные лисицы[25] с огромными ушами пробежали мимо каравана.

Тот же бедуин, который перед тем разговаривал с Идрисом, опять заговорил каким-то странным, как будто не своим голосом:

– Это не будет обыкновенный ветер. Нас преследуют злые чары. Всему виной змея…

– Знаю, – ответил Идрис. – Смотри, воздух дрожит: этого не бывает зимой.

Действительно, раскаленный воздух стал дрожать, и, вследствие обмана зрения, всадникам стало казаться, будто дрожат и пески. Бедуин снял с головы потную ермолку и проговорил:

– Сердце пустыни трепещет в страхе.

В это же время другой бедуин, ехавший впереди, как проводник каравана, обернулся и стал кричать:

– Идет уже! Идет!

И действительно, ветер приближался; вдали появилась как бы темная туча, которая становилась заметно все больше и больше и приближалась к каравану. Кругом, совсем близко, зашевелились волны воздуха, и внезапные порывы ветра стали кружить песок. Там и сям образовывались воронки, словно кто-то палкой крутил и вздымал поверхность пустыни. Местами подымались кружащиеся столбы, напоминавшие воронки, тонкие снизу и развевавшиеся султаном вверху. Но все это длилось одно мгновение. Туча, которую первым увидел проводник верблюдов, налетела с невообразимой быстротой. По людям и животным ударило как бы крыло исполинской птицы. В одно мгновенье глаза и рты всадников наполнились пылью. Клубы ее покрыли небо, заслонили солнце, и кругом стало темно, как ночью. Люди стали терять друг друга из глаз, и даже самые близкие верблюды маячили как в тумане. Гул ветра заглушал окрики проводника и рев животных. В воздухе чувствовался запах угара. Верблюды остановились и, отвернувшись от ветра, вытянули вниз длинные шеи, так что ноздри их почти касались песков.