В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - [8]

Дождь их настиг в пути. Поначалу шел мелкий, потом усилился. По прибытии на место всевышний решил сливать воду с небес ведрами. Открыли задний борт, скинули трап и свели лошадей. Старлей промок насквозь, выжимать можно. Животные нервничали. Машину оставили на КПП у развилки.

Дорога предстояла неблизкая. Вдалеке, на выходе из распадка, у подножия сопок, лежал прииск Нижний. Дальше, километров семь в сопки по извилистой тропе, находился прииск Верхний, он и был целью поездки.

— Подниматься будем по каменистому руслу ключа, — приказал полковник.

Возражений не последовало. Челданов задрал полы длинной шинели и взобрался на лошадь. Через двадцать минут пути увидели Нижний: «скворечники» различимы издалека. Вскоре и кумачовую растяжку над воротами лагеря можно было прочесть: «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!» Под воротами образовались глубокие пузырящиеся лужи. Вместо бараков за колючкой виднелись палатки с возвышающимися над ними жестяными трубами самодельных буржуек, сварганенных из бочек с остатками солидола. Такие раскалялись до бела и хорошо грели, но быстро прогорали, и их меняли на новые. В Нижнем с дровами проблем не было, даже днем топили. Но чем выше, тем меньше деревьев и больше камней. Смертность на Верхнем превышала обычные нормы в пять-шесть раз. Постоянное пополнение, шедшее из Магадана, не спасало положения.

Дождь монотонно барабанил по брезентовым плащ-накидкам трех упрямых конников, пытающихся взобраться на гору чистилища, точно только там они могли найти свое спасение. Ноги лошадей с налипшей на копыта глиной начали скользить и разъезжаться. Падение коня может привести к плачевным результатам. Либо он тебя раздавит, либо ты разобьешь голову о камни. Пришлось спешиться. Лошадей привязали к деревьям и дальше пошли пешком. Глина опоясала сапоги, словно портянками. Ком прилипал к кому, ноги потяжелели, прилипли к земле, будто притянутые магнитами. Чем выше, тем хуже. Подул порывистый ветер. Погода испортилась окончательно.

— Дальше идти опасно, товарищ полковник, — крикнул в спину Челданову старлей.

— Это лошадям опасно. Человек — зверь выносливый, все выдержит. Или ты еще службы не понял, Масоха? Приказы не обсуждаются, а выполняются. Вперед!

Накаркал. Природа преподнесла новое испытание. Дождь превратился в град, налетел шквалистый ветер ураганной силы, пурга смешала землю с небом. Видимость свелась к нулю. Предусмотрительный полковник достал из вещмешка веревку и привязал один конец к дереву. Все всё поняли. Разговаривать было бессмысленно, вьюга заглушала голоса, пальцев на вытянутой руке не видно. Челданов скрылся в белой каше, двое остальных ждали. Веревка натянулась. Значит, командир опоясал веревкой следующее дерево. Старлей пошел вверх по натянутой струне. Вскоре веревка дернулась. Сержант отвязал конец и, скользя по свежему снежному насту, потянулся следом, сматывая веревку на руку. Ветер не утихал, гоняя по земле колючий жалящий снег. Промокшая одежда старлея превратилась в корку и хрустела на изломах. Но он шел в центре связки, ему было легче, чем первому, прокладывающему путь, и последнему, болтающемуся на свободном отвязанном конце: веревку передвигали вперед по мере ее высвобождения.

Старлей завидовал полковнику. Челданов старше его вдвое, а выносливее в десять раз. На чужом горбу не катался, делал все сам, любую работу, невзирая на трудности, но и с других требовал того же. Такому в жилетку не поплачешься и сочувствий не дождешься. Старый пень! Упрямый ирод! И все же Масоха осознавал правоту командира. Здесь не Ленинград, где можно дождичек в подворотне переждать и, завидев солнышко, дальше пойти, перескакивая лужи. Здесь погоды не ждут ни в море, ни на суше. Утешай себя тем, что пока хуже не стало. Он, сжав зубы, продолжил карабкаться вверх. Что такое пять-семь километров? Пустяк. За час пройти можно с песнями и свистом. А сейчас каждый метр с боем давался. Приказ получен — выполняй. Понятие существовало у всех одно: и у воров, и у начальства, и у контриков. По-другому здесь не живут. Шаг в сторону — расстрел.

Одеревенелые, промерзшие насквозь, с белой наледью на одежде, они добрались до лагерных ворот вовремя. Честь им и хвала. Застигни ночь в пути, не скоро бы нашли их закоченелые трупы под наметенными сугробами.

Караульное помещение содрогнулось от выкрика дежурного: «Смирно!» Вызвали начальника лагеря.

Лейтенант, которому по возрасту пора ходить в генералах, хриплым голосом, изрыгая чесночный перегар, докладывал:

— Работы не прекращаются. Входы в шахты занесены сугробами. Дополнительные бригады разносят завалы, пробивают тропы. Снег тяжелый, липкий. Зеки не справляются. Выделил три дополнительных наряда с лопатами из роты охраны. План дня выполнен на семьдесят процентов. Вечерняя смена в забой пробиться не смогла.

— Какое получили подкрепление? — спросил полковник.

— Триста человек 9-го числа. С 1-го по 12-е по разным причинам погибло сто девяносто два заключенных, среди них фельдшер. Нуждаемся в медперсонале и лекарствах. Бригады недоукомплек-тованы наполовину, каждый работает за двоих. Продовольствия хватит на двое суток при сокращенной норме в три раза.