В черной пасти фиорда - [29]
Тем летом произошло важное событие: 25 июля Президиум Верховного Совета СССР наградил бригаду подводных лодок Северного флота орденом Красного Знамени. Орденами Красного Знамени были награждены также отдельные лодки, а некоторые преобразованы в гвардейские. Всем Нам было очень радостно, что ратный труд подводников-североморцев высоко оценен партией и правительством.
Смерти вопреки
У мыса Нордкин
Вечером 29 августа 1943 года подводная лодка отошла от пирса Полярного, а в полночь за кормой в сгустившихся сумерках скрылись родные берега.
Следующий день выдался ясным, безоблачным и тихим, В небе время от времени появлялись фашистские самолеты-разведчики, и мы для скрытности двигались в подводном положении.
В штурманском посту над картой склонились Башкинов, Иванов и я, внимательно рассматривая район, прилегающий к мысу Нордкин. На этот раз нам предстояло выставить мины не в глубине фиорда, а у побережья. Но как расположить минные банки, чтобы они представляли опасность для противника и в то же время не стесняли маневрирование наших лодок?
— Если поставить себя на место командира вражеского конвоя и проложить за него курсы, ведущие вдоль побережья, то именно эти пути и надо перекрывать, — сказал старший лейтенант Башкинов.
Лейтенант Иванов тут же прочертил линии на карте — они легли вблизи мыса (взаимопонимание штурманов отличное).
Прокладка была правильной. Кстати, мои наблюдения, да и наблюдения командиров других лодок показывали, что корабли противника в этом месте держались берега, следовательно, вплотную к нему и следует расположить заграждение: оно не будет мешать нашим лодкам. На этом мы и закончили «военный совет».
1 сентября лодка подошла к мысу Нордкин. День прошел в доразведке. Изучив обстановку и выбрав момент, когда поблизости не было кораблей противника, мы направляемся к берегу.
Высокие обрывистые склоны гор у мыса кажутся гигантской стенкой причала, к которой мы подходим так близко, как будто собираемся швартоваться. Вовремя разворачиваемся и на отходе начинаем постановку мин. Потом снова подходим и, отходя, ставим очередную банку. Временами слышатся шумы винтов быстроходного корабля, но я его в перископ не вижу, видимо, он маневрирует в глубине Лаксё-фиорда. Во всяком случае, мы не прекращаем своих действий.
Через час все 20 мин выставлены и лодка отходит на безопасное расстояние для наблюдения. До наступления темноты противник не появился, и мы легли на курс, ведущий в район зарядки аккумуляторных батарей.
Торпедная атака
3 сентября, в четвертом часу утра, мы погружаемся и двигаемся к мысу Нордкин. При подходе к минным полям противника уходим на глубину 70 метров. Примерно через час почти в абсолютной тишине неожиданно слышим легкие металлические удары по корпусу с правого борта. Впечатление такое, как будто к нам кто-то стучится (гидролокатор мы еще не включали, считая, что до границ минного поля не дошли).
— Стоп правый электромотор!
Что бы это могло быть? Минреп? Но стальной трос, скользя по корпусу, издает другой звук. Скорее всего это бридель (цепь), удерживающий бочку, но зачем здесь, в море, она поставлена? Неспроста…
Стуки прекращаются, и снова работает электромотор. Лодка благополучно достигает прибрежной полосы. Подвсплываем. Поднимаю перископ и осматриваюсь — полный штиль, на зеркальной глади воды отражается бледно-голубое северное небо. Решаю курсировать между мысами Нордкин и Слетнес, параллельно береговой черте.
На вахту заступает старший помощник. Теперь можно чуть-чуть вздремнуть. Свертываюсь калачиком в рубке на диванчике…
— Тринадцать градусов слева по носу шум винтов, — глухо доносится из акустической рубки.
Я сразу же просыпаюсь. И до чего хороша избирательность человеческого мозга — команды вахтенного офицера, жужжание электромоторов и прочие шумы пролетают мимо уха, а вот нужная информация сразу доходит до сознания. Говорят, мать грудного ребенка может спать при любом шуме, но мгновенно просыпается, лишь раздается писк малыша (вот они — «павловские окна»).
— Взгляните по пеленгу сто двадцать два, — говорю капитан-лейтенанту Новожилову.
Старпом напряженно смотрит в окуляр.
— На горизонте мачты кораблей! — вскоре докладывает он.
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Совершив маневр, лодка ложится на боевой курс. Подкрадываться к противнику трудно: на водной поверхности отсутствует даже рябь. Идем на самом малом ходу. Перископ поднимаю, как мы выражались, «вполглазка» — стекло объектива наполовину заливает водой, над поверхностью торчит верхняя часть головки лишь на несколько сантиметров. Несмотря на кратковременность подъема перископа, я хорошо рассматриваю оба судна, идущие с востока, — транспорт и мористее от него охотник за подводными лодками.
Пропустив охотника, за его кормой мы даем залп по транспорту. Мощный взрыв, раздавшийся примерно через минуту после пуска торпед, подтверждает, что одна из них достигла цели.
Лодка начинает резко подвсплывать[19]. Я с тревогой слешу за глубиномером. Старший инженер-механик Горчаков понимает меня с полуслова — четко отдает одно приказание за другим. Старшина трюмных мичман Леднев энергично работает на водяной станции, этот виртуоз в мгновение может найти нужный клапан, одновременно крутить два маховика в разных плоскостях.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.