В чем наше историческое назначение? - [2]

Это средство действует, по крайней мере действовало до сих пор наверняка. «Российский Геркулес», как известно, препростодушен и презастенчив; он действительно способен конфузиться от собственной богатырской мощи и до такой степени боялся до сих пор упреков в необтесанности и необразованности, что ничего так не желал, как придать себе турнюру иностранного денди с модной картинки, и с прелюбезной улыбкой давал себя обирать – не только не защищаясь, но еще благодаря за деликатное обращение. К такому средству интимидации, путем возбуждения ложного стыда, именно теперь и прибегают иностранные, преимущественно немецкие, как австрийские, так и германские, публицисты. После первых смущенных приветствий, обращенных к России по поводу манифеста о коронации, «Кельнская Газета» разразилась статьей, внушенной ее петербургским корреспондентом, где, возвещая о том, национальном, будто бы, направлении, которое имеет возобладать в русской державе при новом, т. е. настоящем царствований, – газета выставляет Россию каким-то страшным чудовищем, которое должно восстановить у себя времена татарщины, обрушиться на Европу и погубить в ней всякую культуру и цивилизацию. Одним словом – новое нашествие гуннов. При этом не обходится, конечно, и без намеков на нашу газету: «Это возвращение к татарщине и есть возвращение „домой!“», – говорит «Kolnische Zeitung», цитуя выражение «Руси» и тем напоминая столь знакомые нам фельетоны псевдолиберальных русских газет! Но, клича клич о крайней для Европы необходимости принять меры к самозащите, западноевропейские публицисты, хоть и не прочь пригрозить России войною, предпочитают, однако же, иное средство для предупреждения того внутреннего ее роста, которого так боятся. «Единственный консервативный интерес, которым Европа сопричастна России, – говорит официозный орган венгерского правительства „Pester Lloyd“, – состоит в том, чтобы она, Россия, была втеснена или двинута (gedrangt) на путь иного образа правления (Regierungsform), такого, который был бы достоин Европы»… А «Кельнская Газета» даже не без сочувствия помещает на своих столбцах, в виде корреспонденции из Петербурга, содержание, а отчасти и выписки из какого-то объявления, декларации или «меморандума исполнительного комитета русской революционной партии». Меморандум этот, может быть, и подложный, а может быть, и нет, так как русских «революционеров» гуляет по белому свету немало; но во всяком случае он носит характер полного правдоподобия, потому что вполне бессмыслен.

Это какая-то пестрая смесь, попурри, составленное союзом русских революционеров всех оттенков под общим именем «народников», из формул социалистической, анархической и конституционной, доктрины! В нем, например, предъявляется русской власти требование, чтобы до коронации, всенепременно к 1 мая, ни одним днем позднее, была установлена – excusez du peu – целая система мер к передаче всех фабрик и заводов от фабрикантов до заводчиков – рабочим, а всякая поземельная личная собственность объявлена незаконною. Тут же требуется самостоятельность крестьянской общины, мира, (какие «славянофилы» – подумаешь!) и рядом – «свобода электоральной или выборной агитации» (sic) и «образование народного представительства», избранного по французскому принципу всеобщей подачи голосов (suffrage universel), с мандатами или инструкциями избирателей и полнотою власти в вершении дел, касающихся всего государства!.. Этот сумбур друг другу чуждых понятий, понадерганных из противоположных теорий и воззрений, этот лепет, не то что детский, но какой-то хлестаковский, венчается, конечно, обычным аргументом: угрозою кинжала и динамитом. Одно другому не противоречит: Хлестаков и «душа моя Тряпичкин» наших дней, по всей вероятности, с неменьшею развязностью врали бы теперь о революции и конституции, как во время оно о департаментской службе и о литературе, и не прочь были бы, с легким сердцем, поиграть, пожалуй, в анархию и пошалить динамитом.

Тем не менее последний пункт требования (о народном парламенте по западноевропейскому образцу принят под покровительство немецкою газетою. В одном из последующих своих NoNo она снова возвращается к этому предмету. Да и не она одна, но и другие, более авторитетные органы немецкой печати – последние даже с видом благоволения и участия – преподают России наставления о необходимости «венчать дело реформ» прошлого царствования чем-нибудь «либеральным», по образу и подобию Западной Европы… «Кельнская Газета» снова ссылается на множество «просвещенных» русских, которые тяготятся такою «ретроградностью», или отсталостью своего отечества: «Даже болгарам, нами освобожденным, – будто бы говорят они, – дана европейская конституция, – Турцию считать теперь нечего, – и выходит таким образом, что мы одни, одни в Европе ее не имеем!».

«Мы одни в Европе». Да не в этом ли самом, может быть, вся наша заслуга, смысл нашего бытия и наше историческое назначение? Не храним ли мы еще одни в Европе, если не «глаголы жизни лучших будущих времен», как говорит в своих стихах Тютчев, то хоть разрешение многих великих задач, удручающих теперь Европу? Только бы преуспевало в нас самих народное самосознание, только бы не сворачивать нам с нашего народного исторического пути, и он доведет нас, он способен довести, с Божиею помощью, хотя бы медленно и сквозь многие испытания, к такому развитию наших народных начал бытовых, социальных, политических, в духе истинной свободы и мира, пред которым узок, скуден и насквозь лжив окажется пресловутый современный либерализм Запада… Почему же нужно такой великой стране, как наша, отказаться от оригинального, самобытного жизненного ответа на вовсе еще неразрешенные и едва ли разрешимые для остальной Европы вопросы и довольствоваться решениями чужими, шаблонными? Почему же непременно желательно, чтоб она покорно совлекла с себя свой образ и стала жалким подобием, – еще того хуже: пошла по чужим пятам и с лакейскою готовностью облеклась в сбрасываемые с себя Западом обноски? Разве не доказано теперь очевидными фактами (о чем, помнится, в «Руси» было уже однажды говорено), что, разреши мы вопрос об освобождении крестьян лет 25 или 30 ранее – в духе европейского либерализма, они были бы освобождены так же, как Наполеон освободил польских крестьян в 1811 году и культурные остзейские немцы в 1819 г. латышей и эстов, т. е. без земли. Разве не к великому творению русских варваров 19 февраля 1861 г. простирают теперь свои взоры пролетарии Ирландии и других стран вечно похваляющейся своею цивилизациею и либерализмом Европы? И можно ли толкать Рос сию на путь западного парламентаризма именно теперь, когда даже на самой родине этой формы правления, в Англии, начинают сознавать ее неудобства и необходимость преобразования, а в континентальной Европе (где она происхождения более или менее революционного и до сих пор не пустила глубоких корней в народное сознание) ее то и дело видоизменяют или же пользуются ею только как благовидным орудием произвола партий и их тирании над народом? Говорить теперь о парламенте как о каком-то идеале или «венце здания» для России, это именно и значит быть «ретроградом». Таковыми ретроградами и являются наши революционеры, что, впрочем, очень понятно: весь их ум и творчество выразились только в словах nihil и «долой», да в динамите; как скоро же они от отрицания переходят к положительному, то они, как школьники, повторяют с голоса чужие речи, не разумея их действительного смысла, путая вместе «крестьянский мир» и «парламент», «сельскую общину» и «электоральную агитацию». Гораздо более заслуживают осуждения те русские, на которых ссылается «Кельнская Газета» и которые, если не толкуют о «крестьянском мире», зато с пущим суеверием мечтают о политически властном парламенте…