В час дня, Ваше превосходительство - [162]

Я понял, почему у Жиленкова, Трухина были с собой такие огромные чемоданы. Они сидели в президиуме в новых немецких генеральских мундирах с полуовальной трехцветной бело-сине-красной нашивкой с буквами «РОА» на левом рукаве.

Потом были «выборы». Председателем КОНРа — Комитета освобождения народов России — избрали Власова, секретарем — Малышкина. Вошли в КОНР Жиленков, Закутный, Руднев. Когда назвали фамилии членов комитета «от трудящихся, рабочих и солдатских масс» — Щеглов, Мамедов, Цымбал, — улыбнулся даже Власов: «Какие, к чертям, массы!..»

Руднев важно объявил: «Фамилии некоторых членов КОНРа сейчас обнародовать невозможно, они живут в СССР, мы, господа, выберем их заочно…»

Жиленков усмехнулся, он был доволен, что его выдумка продолжает иметь успех. Ему предоставили слово, и он свою речь посвятил «героям Кронштадта, погибшим в 1921 году в борьбе с большевиками». Видавшие виды белоэмигранты и немцы начали переглядываться: «Куда это клонит господин Жиленков?» Жиленков воздел руки к потолку, воскликнул: «Но мы не погибнем! Погибнут большевики!»

Хлопал даже сам Лоренц, а Власов недовольно поморщился и начал черкать заготовленную речь — Жиленков, как это случалось не раз, позаимствовал из тезисов шефа какой-то пункт.

Потом поднялся на трибуну Власов. Постоял, пожевал губами, отпил глоток воды и сипло выкрикнул:

— Слушайте меня, народы России! Вы сегодня объединились для борьбы с большевизмом… Сейчас есть полная возможность покончить с коммунизмом, стереть память о нем с нашей планеты…

В зал быстро вошел штурмбанфюрер СС с пакетом в руке и направился в президиум. Власов недовольно посмотрел на него, но, увидев, что эсэсовец подал пакет Лоренцу, замолчал. Зал смотрел не на Власова, а на Лоренца: «Что это ему принесли?»

Обергруппенфюрер понял, что он в центре внимания, и небрежно сказал:

— Ничего особенного, господа… В Венгрии наши войска в соответствии с тактикой эластичной обороны оставили несколько населенных пунктов… Прямой угрозы Будапешту пока нет… Продолжайте, генерал…

Вечером в кино «Палласт» был концерт. Потом ужинали, и тоже по разрядам: высшее начальство в ресторане, середняки и «мелочь» вместе с членами КОНРа «от трудящихся масс» в большой столовой, тоже на Вацлавской площади, но где-то в подвале.

За нашим столом оказался капитан второго ранга Каверин, впрочем, вполне возможно, что он на самом деле был не капитан, уж очень от него несло безграмотностью, матерщиной, свинством. Напился он незамедлительно и загорланил: «Последний нонешний денечек…»

Подошел Хитрово, сгреб капитана за шиворот:

— Заткнись, дурак!

Ужин завершился дракой. Фельдфебель Мамедов, включенный в КОНР «от войсковых соединений», набросился на «представителя рабочего класса» Ухова.

— Почему ты мне честь не отдаешь?

— А я не обязан каждому козырять.

— Как это — каждому? Ты знаешь, кто я такой?!

Подбежал Жиленков, пытался успокоить:

— Господин Мамедов, вы же член комитета, ведите себя приличнее.

— Почему он мне честь не отдал?.. — И, не обращая внимания на «главного политического советника», двинул Ухова в подбородок.

И началось…

А мне повезло. Меня поселили в отеле на улице Овенска, в двух минутах ходьбы от улицы Каменичка. Отыскать продавца писчебумажного магазина Тибора Творжака для меня труда не составило.

Как он обрадовался новому адресу дорогой сестрицы…

Шел 1945 год…

Скрывающиеся от правосудия убийцы ходят по улицам, ездят в поездах, едят, пьют, переодеваются — делают все то, что и обыкновенные люди. Иногда преступник забредет днем в кино, посмотрит невидящими глазами хронику, зайдет в пивную, постоит в очереди у табачного ларька — совершит, казалось бы, те же житейские поступки, что и миллионы других людей.

Но убийце только кажется, что он живет. Он не живет, а лишь существует, потому что нельзя назвать жизнью это постоянное настороженное волчье существование, когда при каждом подозрительном взгляде надо скрываться, при каждом ночном шорохе хвататься за оружие, бежать.

По центральной Европе ходили, ездили в поездах, в автомашинах, летали на самолетах преступники; они пили, ели, переодевались, читали военные сводки, смотрели кино, курили, спали с женщинами, чистили зубы, получали деньги, произносили речи — делали все то, что делают нормальные люди. Они думали, что они живут, но они лишь существовали, прислушиваясь к звукам и шорохам. А звуки были необычные — это был гневный, мощный, нарастающий гул советской артиллерии, свист авиационных бомб, грохот взрывов…

Некоторые из преступников, доведенные натиском советских армий до полубезумного состояния, не вылезали из глубоких подземных канцелярий; иные хватали чемоданы, набивали награбленным золотом; другие искали хотя бы малейшую возможность пробраться на Запад, справедливо рассуждая, что там их ждут тоже неприятности, но, во всяком случае, не смерть; четвертые, пятые — их было великое множество — надеялись на новое мощное оружие, которое обещал герр Геббельс…

Уже известно было миру о Бабьем Яре и Треблинке, о душегубках в Краснодаре и Харькове. Советские армии стояли на подступах к Освенциму и Майданеку — оставалось совсем немного времени, и потрясенное человечество узнает о золотых коронках, выдираемых из челюстей покойников, о тюках с женскими волосами, отправляемых на фабрики, где шили офицерские мундиры, о кострах из человеческих тел; о газовых камерах и применяемых в них «Циклоне Б», о фирме «И. А. Топф и сыновья», охотно выполнявшей заказы по строительству «отопительных сооружений», об абажурах из человеческой кожи, об «опытах» по переохлаждению, о «докторе» Рамере, комендантах Барановски и Гесс, раппортфюрере Густаве Зорге, прозванном заключенными Заксенхаузена Железным Густавом, о фирмах «Гуго Шнейдер АГ», «Польте Верке», «ИГ Фарбениндустри», «Крупп» и многих других, эксплуатировавших «рабов с Востока».