В бурях нашего века - [154]

На обеде в штабном казино среди множества незнакомых мне офицеров самых различных рангов я, к своему удивлению, увидел своего предшественника в отделе торговой политики германского посольства в Москве Герварта фон Биттенфельда, который теперь был адъютантом Кёстринга. Генерал Кёстринг представил меня как своего только что вернувшегося с фронта в Нормандии друга и старого знакомого по работе в Москве, который, вероятно, может рассказать кое-что интересное.

В начале своего сообщения я подчеркнул, что, конечно, далек от того, чтобы делать далеко идущие выводы из моих личных наблюдений, сделанных в «казацком» батальоне в Нормандии. Я хорошо понимаю, что не могу делать широких обобщений, а сужу о событиях по обстановке в роте или батальоне. Мой откровенный рассказ о том, как состоявший в основном из насильно одетых в немецкую военную форму военнопленных батальон таял с каждым днем в результате повального дезертирства еще во время его переброски в Нормандию из Кротуа на побережье Ла-Манша, был выслушан с большим вниманием. А когда я поведал, что через десять минут после прибытия на фронт и первого не слишком уж сильного обстрела, в результате которого не было ни убитых, ни раненых, «казацкие» роты исчезли и осталась лишь горстка штабных работников-немцев, то лица слушателей стали совсем мрачными.

Судя по замечаниям генерала Кёстринга, это нежелание загнанных в вермахт военнопленных жертвовать жизнью в самом конце уже давно проигранной гитлеровской Германией войны было воспринято им как подтверждение его собственного мнения. Другие офицеры говорили о том, что подобные наблюдения не следует обобщать.

После обеда мне удалось поговорить с Кёстрингом с глазу на глаз. Я сказал ему, что очень встревожен выходом русских на Вислу и что он, Кёстринг, был прав в своей оценке боеспособности и резервов Советского Союза, которую он дал еще до начала рокового похода на Восток.

«Да, – заметил сухо Кёстринг, – теперь мы оказались в дерьме!» И совсем неожиданно для меня поинтересовался, каковы теперь мои личные планы. Я ответил, что мои собственные желания, несомненно, не имеют никакого значения и что они неосуществимы. Но я все же надеюсь, что смогу в ближайшие дни получить отпуск. И если он, Кёстринг, мог бы как-то содействовать тому, чтобы моя дальнейшая служба проходила в стороне от бурных событий, там, где воздух не слишком пропитан свинцом и сталью, я был бы очень доволен. Кёстринг спросил, не хотел бы я отправиться в Данию. У него есть некоторые возможности, и он мог бы меня там устроить. Он даст соответствующее поручение своему адъютанту. Я заранее поблагодарил его, пожелав ему всего хорошего.

Недолгий отпуск

Через несколько дней я получил в роте переводчиков двухнедельный отпуск с разрешением побывать на родине. Я хотел использовать его в полной мере.

Мне не пришлось убеждать Шарлотту и тестя в том, что Гитлер проиграл войну и конец ее уже недалек. Поскольку Красная Армия уже находилась на Висле, а войска западных держав достигли Рейна, становилось ясно, что скоро вся Германия будет оккупирована. Все расчеты говорили о том, что Красная Армия скоро придет и в Бреслау. Не исключено, что при подходе Красной Армии город и его предместья будут эвакуированы. И если всем нам удастся дожить до конца войны, нам, видимо, будет непросто вновь разыскать друг друга. И на случай возможной принудительной эвакуации моей семьи из Ротбаха мы условились о следующем:

Моя жена со своими родителями и детьми отправятся в Вальденбург (сегодня это – Валбжих) к семейству Станеков, с которыми давно дружили родители моей жены. Старший Станек, портной по профессии, как чехословацкий гражданин, несомненно, пользовался некоторой свободой передвижения. После окончания войны я попытаюсь вернуться в Ротбах. А если никого там не найду, то отправлюсь в Вальденбург к чешскому портному Станеку. Кроме того, я дам знать о себе своему дяде Вальтеру Ланге в Рансдорфе под Берлином, а как только кончится война, моя жена и ее родители попытаются установить с ним связь.

Я, конечно, навестил и свою мать. После смерти отца она жила в Опперау (теперь Опорув), предместье Бреслау. Меня очень тревожило ее здоровье, которое явно ухудшалось. Она твердо решила при всех обстоятельствах никуда не уезжать, тем более что я не знал, где можно было ее укрыть от опасностей войны.

Всего лишь через несколько дней после моего приезда в Ротбах, 12 ноября, я получил срочную телеграмму из берлинской роты переводчиков. Мне надлежало немедленно – так сказать, еще позавчера – вернуться в Берлин. Это значило, что мой отпуск кончился. Не сбылись мои надежды отметить день рождения в кругу семьи. Мое разочарование и недовольство смягчались лишь тем, что, как я считал, причиной моего досрочного вызова в Берлин был генерал Кёстринг, предложивший мне перевод в Данию.

Приказ отправиться на Восточный фронт

Однако в Берлине меня ждал сюрприз. Вместо ожидаемого перевода в Копенгаген я получил приказ отправиться на Восточный фронт. Сначала я должен был явиться во фронтовое управление кадров в Кракове. Отъезд оказался столь срочным, что мне удалось лишь ненадолго заехать к себе на квартиру в Рансдорфе, чтобы уладить некоторые дела. И вот я снова в поезде, который шел в направлении Бреслау – Катовицы – Краков.