В будущем году — в Иерусалиме - [93]

Свечи зажгли вновь, и свадебное действо мало-помалу продолжилось. Раввин намекнул, что по долгу службы должен благословить молодых, хотя он наверняка знает, что в этом доме Иегову не очень почитают.

Он взглянул на молодоженов: их глаза излучали ослепительное сияние. Но это было, скорее, отражением плотской страсти, чем выражением религиозного благочестия. Из всех высших благ, дарованных нам Всевышним, эта страсть, может быть, и есть самый желанный на свете дар.

И тут случился второй непредвиденный инцидент, забавный и досадный одновременно, который, тем не менее, впечатлил всех присутствующих на торжестве пуще прежнего. В самый разгар молитвы маленький волнистый попугайчик в порыве бешеной страсти стал недвусмысленно запрыгивать на свою подружку, но, к всеобщему удивлению и разочарованию, самочка упорно отказывалась должным образом отвечать на его порыв. Вплоть до сегодняшнего дня она проявляла все признаки беспримерной страсти, с готовностью отвечая на его пылкие ухаживания. Теперь же она неожиданно выказала холодную неприязнь, упорно отвергая его настойчивые домогательства.

Сбитые с толку гости, в том числе многочисленные кузены и тетки Мальвы, шумные беженцы из восточных районов военных действий, вдруг притихли и только обменивались многозначительными взглядами. А Штеффи, гораздая умничать по всякому поводу и без такового, которой по этой причине в семье была отведена роль брюзгливой Кассандры, просто не могла удержаться от мрачного прогноза. Исподлобья наблюдая за разыгравшимся в клетке спектаклем, она произнесла голосом, исполненным трагизма и фатальной безысходности:

— Птицы вцепились друг другу в загривки — это означает, что четыре года подряд у молодоженов не будет детей.

(Весь остаток того памятного дня был отмечен этими двумя странными событиями, а забавная сценка, разыгравшаяся в раскрашенной под золото клетке на пианино, и вовсе была воспринята участниками торжества как происшествие знаковое, сугубо символичное, непременно чреватое бог весть какими последствиями.)

Случайно предсказание ее оказалось пророческим. Четыре весны сменили друг друга, прежде чем я появился на свет…

Раввину очень не понравилось, что кто-то говорит ему под руку. Он твердо придерживался той точки зрения, что деяния Господа непредсказуемы и необсуждаемы, а если кто-то и наделен полномочиями их трактовать, то это он, раввин, и никто кроме.

— В старом Риме, — выговаривал он с еще большим раздражением, чем до того, как птицы в клетке разыграли свое интермеццо, — были идолопоклонники, которых называли харусписами. Они были так дерзки, что осмеливались по поведению птиц предсказывать судьбы людей. Имей они представление об Иегове, они знали бы, что он не желал быть разгаданным. — Раввин сделал паузу и стал пристально рассматривать свои ногти. — Будущее непредсказуемо, — продолжал он, — потому что там, — он поднял на мгновенье глаза к небу, — решается, чему быть и чему не быть. Иегова велик и своенравен. Он выше всех и всяких законов и правил. Он, а не какая-то бездушная пернатая тварь решает, когда и сколько детей произведет на свет эта молодая пара. А кто пытается предсказывать, совершает грех перед Всевышним. Я не берусь пророчествовать. Могу лишь высказать мои пожелания вам. Исполнятся ли они — зависит от Него, — раввин снова поднял глаза к небу, — и от вас самих. Я молюсь нашему Отцу, чтобы он ниспослал вам свою милость, а сердцам вашим — вечную любовь и согласие. На языке предков наших обращаюсь я к вам: шалом алейхем. Да будут радостны ваши дни! Я надеюсь, что…

Резкий звонок в дверь не дал раввину завершить свое выступление. В третий раз прервалась свадебная церемония, но никто не высказал желания мчаться в холодную прихожую. Пришлось хозяину дома взять на себя эту противную обязанность. Как и все другие гости, он уже не сомневался, что на пороге дома стоит третье и, конечно же, самое гадостное происшествие этого будто заговоренного дня.

Случилось же следующее: в дверях возвышался мясник Хавличек, который был вдвое крупнее Лео. Рядом с ним, беспрестанно всхлипывая, стояла безутешная невестка его, облаченная в траурные одежды.

До этого момента свадебное действо совершалось и без того не лучшим образом. Эти двое окончательно переполнили чашу терпения несчастного Лео.

— Что угодно господам от меня? — грубо спросил он непрошеных гостей.

— Фотографию моего Тони, которую вы недавно сделали! — в тон хозяину дома ответил мясник, оставаясь неподвижным, как привидение.

Кровь ударила Лео в голову.

— Какого черта, господин Хавличек, врываетесь вы в столь неурочный час? Суббота, вторая половина дня…

Угрожающих размеров пришелец заговорил в ответ столь тихим голосом, что тела гостей прошиб холодный пот:

— Идет война, а на войне не бывает ни суббот, ни воскресений…

Кровь застучала в висках моего деда:

— Разве вы не видите, что я выдаю замуж дочь? Это не каждый день происходит.

— А я похоронил моего единственного сына, — прохрипел Хавличек, вплотную приблизившись к Лео, — и это тоже происходит не каждый день. Он пал на поле брани, господин Розенбах, за кайзера нашего отдал он жизнь. Ничего не осталось от него, кроме той фотографии, которую вы сделали.