В будущем году — в Иерусалиме - [105]

Это сообщение воодушевило и Хенрика, и Мальву. Наконец-то промелькнул робкий лучик света в конце туннеля, слабая тень реального шанса или, как минимум, проблеск надежды спастись от наседающего конца света и хоть как-то поправить дела. Жаль только, что перспектива эта светила не обоим, а лишь красавице Мальве, да и то, если повезет.

Они вдвоем сочинили довольно искусное резюме, не преминув приложить к нему фотографию очаровательной соискательницы, которая выгодно отражала самые обворожительные черты ее лица. О том, что Мальва ждет ребенка, они, конечно, умолчали. Во-первых, сами еще не совсем были уверены, а во-вторых, обоим страстно хотелось во что бы то ни стало не упустить это место.

Фотография сотворила чудо. Спустя шесть недель молодые супруги прощались на перроне Западного вокзала Вены. Они смеялись и дурачились, чтобы не разразиться слезами.

— В Швейцарии, — шутил Хенрик, протирая очки, — коров больше, чем людей.

— Я буду тебе писать, — успокаивала его Мальва, — каждый день ты будешь получать весточку от меня.

— И на каждую корову, — продолжал Хенрик, — говорят, приходится чуть не тысяча пчел. Ты едешь в рай, Мальва!

— Но как в том раю я буду без тебя, дорогой?

— К этому ты привыкнешь. Там в каждую кухню проведены две трубы: из одной течет молоко, из другой — мед.

— Что будет с нашим ребенком, Хенрик?

— Из него, конечно же, выйдет трубач. У нас будет сын. Трубач — это мужская профессия.

— Не сын, а дочь, Хенрик. В моей семье по женской линии рождаются только девочки.

— Мой отец произвел на свет одиннадцать сыновей.

— Ты сам еще совсем ребенок, Хенрик. Почему, собственно, наш сын должен стать трубачом?

— Он будет стоять на вершине Эвереста и ждать, когда на земле свершится мировая революция.

— А потом?

— Он заиграет «Интернационал».

— А если она не свершится?

— Тогда он возьмет в руки другой инструмент…

— Чем он будет жить?

— Воздухом и любовью — как его родители. Разве это так плохо?

Мальва взглянула на вокзальные часы. Оставались считанные минуты до отправления поезда.

— Мы не будем видеться с тобой очень долго, — всхлипнула она, — может, мне лучше остаться?

Хенрик почувствовал противную сухость во рту.

— Если ты меня обманешь, тебе несдобровать!

— Я никогда не обману тебя.

— Берегись, если обманешь! Я убью тебя!

— Мы оба сумасшедшие, Хенрик: сегодня я уезжаю в Цюрих, а завтра ты — в Варшаву. Разве это правильно?

— Тридцать миллионов поляков ждут моего приезда.

— Я знаю. В их числе — пятнадцать миллионов женщин. Ты только скажи, что я должна остаться…

— На Варшавской цитадели, где меня собирались повесить, я водружу красное знамя.

— Ты уверен, что тебя там ждут? Может, они давно забыли тебя. Или ты вообще им не нужен.

— Ты очень красивая Мальва. Ты такая красивая, что, когда я смотрю на тебя, у меня дрожат колени.

Он стал целовать ее шею, лоб, губы.

— Но летать — тебе не дано, — сухо сказал он.

— Я была с тобой в Ивониц, Хенрик, я видела там нескольких из этих тридцати миллионов поляков. Как ты думаешь, чего они хотят?

— Они хотят летать, чтобы оторваться от земли и построить целые города воздушных замков…

— И упиться за счет пролетарской революции, — грубо дополнила Мальва. — Ты наслушался небылиц…

— Война близится к концу, — возразил Хенрик, — расцветет новая Польша, и вы приедете ко мне в Варшаву.

— Или ты к нам — в Цюрих.

— Вас встретит военный духовой оркестр. Тебя и твоего сына.

— У меня будет дочь.

— У нас будет сын, и он будет летать, как его отец.

— Носом вниз! Совсем как его отец, который плетет всякие фантазии. И без которого я не могу жить…

В это время раздался голос — бесцветный и казенный, который обоих резанул по сердцу: «Займите ваши места в вагонах, господа. Скорый поезд на Зальцбург, Инсбрук, Фельдкирх и Цюрих отправляется».

Пора! Хенрик с трудом выдавил из себя последние слова. Они должны были принести утешение, но прозвучали как-то неуклюже:

— Если родится наш сын, войны не будет!

Если родится… А если нет? Для Мальвы это было уже слишком. Комедия чересчур затянулась. Много дней кряду старались они вдвоем унять ее страхи, быть мужественными, уговорить самих себя, что там, на другом берегу, растет та самая соломинка, за которую они вдвоем ухватятся, чтобы выплыть. Но теперь им приходится расставаться, и один Бог знает, доведется ли им когда-нибудь заключить друг друга в объятия.

Сердце Мальвы рвалось на части. Она рыдала отчаянно и не стесняясь. Всеми десятью ногтями впилась она в плечи любимого, и впервые вырвались из ее горла слова, которым она до сих пор не давала воли.

— Я не хочу уезжать от тебя, Хенрик! Лучше я здесь умру от голода. Почему ты не удерживаешь меня?

А, собственно, почему? Он хотел этой разлуки с ней? Ему нужны были новые приключения? Революция? Таинственные женщины? Или обратно в Америку захотелось?

Доподлинно известно только, что, сотрясаемая рыданиями и сомнениями, ничего не видящая от слез, Мальва наконец поднялась в вагон. Она еще раз осмотрелась, стараясь в подробностях запечатлеть эту тягостную минуту.

Там, внизу, на перроне, стоял он. Дрожащими губами пытался улыбаться. В глазах его блестели слезы.

Поезд тронулся. Хенрик не выдержал и спрятал лицо в ладони.