В боях за освобождение Румынии, Венгрии, Чехословакии - [20]

В день 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции нам не удалось провести традиционные торжественные собрания. Их проводили в частях, когда выпадала редкая минута затишья. Командиры, политработники, коммунисты всюду, где позволяла обстановка, проводили беседы, короткие митинги, выпускали боевые листки. В эти дни многие, идя в бой, подавали заявления с просьбой принять их в партию. В заявлениях часто писали: «Если погибну, прошу считать меня коммунистом!»

Во многих частях группы разнеслась весть о подвиге разведчика рядового Аникина. А дело было так: 19 ноября во всех частях отмечали День артиллерии. В этот день артснабженцы жаловались, что артиллеристы израсходовали все лимиты боеприпасов и наступают на горло, мол, давай еще. Я принимал эти жалобы к сведению, но артиллеристов не обижал. Пусть выкручиваются, на то и снабженцы. Отмечали этот праздник и артиллеристы 140-го гвардейского артполка, в котором разведчикам доставалось больше всех. От них требовали указать цели, и не какие-нибудь, а самые важные. Не размениваться же в такой день по мелочам! Получил боевую задачу и разведчик Аникин. Проникнув в расположение противника, Аникин заметил на скате высоты крупнокалиберный пулемет. Возле него виднелись свежие воронки и труп одного фрица. Солдат смекнул, что остальные укрылись где-то поблизости и в любой момент могут вернуться к пулемету. Недалеко от пулемета находилось вражеское орудие, которое вело огонь по нашим боевым порядкам. Аникин решил захватить пулемет, чтобы из него обстрелять орудие. И смелый разведчик, плотно прижимаясь к земле, пополз вперед.

«Каким долгим показался мне этот путь! — рассказывал потом Аникин. — До пулемета рукой подать, силы выжимаю из себя до предела, а скорость ниже черепашьей. Только подполз, вижу, идут субчики. Вскинул я автомат, а он весь в грязи. А вдруг откажет! Но у наших ППШ русская душа. Не подвел. Сложил я этих фрицев одной очередью рядышком. Вот вам, думаю, «жизненное пространство». Довольствуйтесь.

Пулемет оказался исправным. Рядом коробки с лентами. Быстро развернул его, навел на расчет орудия и выпустил добрую половину ленты. Уцелевший фриц бросился бежать. Тут у меня мелькнула мысль — вооружиться более крупным калибром. Я схватил пулемет, прикрепил к нему две коробки с лентами и рванулся к орудию. Не тут-то было! Пулемет оказался тяжелым, колеса вязли в грязи, ноги скользили. Было трудно дышать. В горле — как постного масла выпил. Когда добрался до орудия и изготовил пулемет, совсем иссяк. Сел, отдышался, осмотрелся. И здесь была видна работа наших именинников. Одно орудие разворотило прямым попаданием, другое стояло с открытым замком, а вокруг трупы. Оробел я малость: вокруг враги, а я один. Думаю: от безделья это. Поискал цель, заметил пулемет. Дал по нему прямой наводкой, веселее на душе стало. Огляделся кругом, вижу — немецкая самоходка идет в моем направлении. Довернул орудие, жду, когда подойдет поближе. Стрелять боюсь, далеко. Промажу, не успею перезарядить. А ей стрелять, видно, неудобно, движется по скату, накренившись набок, и пробует снарядами твердость грунта за моей огневой позицией. Тут меня осколком царапнуло… Шарахнул я ее почти в упор. Немцы выскочили — на меня! Огрел я их из автомата и присел отдохнуть. Чувствую себя, как в крепости: на вооружении орудие, крупнокалиберный пулемет, два автомата (один прихватил у убитого немца) и куча гранат. А тут и наши подошли, сделали перевязку».

Ворвавшиеся на позиции противника сабельные эскадроны казаков увидели у орудия раненого Аникина, подбитую самоходку, а вокруг трупы вражеских солдат. Кто-то из конников дружески заметил:

— Ну и натворил же ты тут, друг!

— Выхода другого не было, — просто ответил Аникин.

Очень хороший ответ. Именно так: у советского воина единственным выходом из трудного положения является только подвиг. Когда друзья отправляли Аникина в медсанбат, он обратился к секретарю партийного бюро и сказал: «Это был экзамен перед вступлением в партию. Теперь я знаю, что смогу быть коммунистом». Он вытащил из левого кармана гимнастерки заявление и взволнованно спросил: «Примете?».

К 26 ноября корпуса вышли на рубеж Чошкаш, Леринци. Войска группы были переутомлены и измотаны двадцатидневными непрерывными жестокими боями.

В этот день мы получили директиву маршала Малиновского, в которой он приказал сдать занимаемый группой рубеж 7-й гвардейской армии, а вновь организуемой 2-й гвардейской конно-механизированной группе, соединения которой оставались еще под моим началом, выйти в резерв фронта и начать подготовку к дальнейшим действиям в новом направлении. Мы тепло, по-братски простились с уходящими от нас соединениями, пожелав им ратных подвигов.

К концу ноября 1944 года 2-й Украинский фронт глубоко вклинился во вражескую территорию к северу и северо-востоку от Будапешта. Здесь войска остановились и начали подготовку решающего удара по будапештской группировке противника. Командование фронтом создало две ударные группировки. Главная из них должна была нанести удар из района Хатвана, расположенного в сорока километрах восточнее Будапешта, и выйти левым флангом к Дунаю, севернее Будапешта, отрезав тем самым пути отхода будапештской группировке противника на север.