В бой роковой... - [75]

— Твою науку, Майкл, я не забуду, — говорил Ричард, прощаясь.

Думали, больше не встретятся, но весной американцев вновь привезли в Пинегу. У Ричарда было много новостей. В казармы им кто-то подбрасывал листовки, читали их, передавая по цепочке. У них в отряде побывал военный корреспондент Кьюдахи. Материал для книги собирает. Расспрашивал про Пинежский участок, как настроены люди. Ричард прямо ему говорил обо всем. Корреспондент рассказывал о своей встрече с большевиками. Говорит, интересные они люди. У американских солдат растет недовольство, многих осудили за разговоры против войны. До этого говорили, как судоходство откроется, домой отправят, а теперь — приказ на лето остаться.

— Но вояк из нас все равно не сделать, — говорил Ричард.

Майкл задумывался: он — эдакий кустарь-одиночка. Все ли он делает, что нужно? Очевидно, правильней связаться с командованием Красной Армии, может, оно подскажет что-то. У него созрел план. С открытием навигации ему выправили пропуск, и он отправился вверх по Северной Двине, делая остановки в деревнях.

Почти везде, где бы ни останавливался, Смит видел иностранных солдат, среди них легко узнавал американцев — в желтоватых френчах с накладными карманами, в ботинках с металлическими подковками.

Те радовались, встретив человека, хорошо говорившего по-английски и притом с американским акцентом. Узнали, что, как моряк торгового флота, он много раз бывал в Америке и теперь пробирается домой. Представляясь русским, Смит не врал. Так сложилась его судьба. Еще несовершеннолетним ушел он, безземельный крестьянин, из своей деревни Болтинской, что возле Пучуги на Северной Двине. Нанялся на американский корабль, много лет плавал и принял американское подданство. Затем перешел на службу в германский флот. Будучи интернирован, порывался было вернуться в родную деревню, но тут же охладел. Зачем? Отца с матерью давно уж не было на свете, родственников — тоже. Напрасно только мучиться придется, доказывая, что он — русский, Василий Николаевич Большаков. Ведь более четверти века прошло с тех пор!

После возвращения Нартина с фронта, особенно после его рассказов о революции, хотел ему во всем открыться, да не представилось подходящего момента. Все откладывал, пока не началась интервенция. Пусть Павел Иванович так и считает его американцем Майклом Смитом, разве в этом дело? Сейчас все зависит от поведения, а не от подданства.

Много было всяких злоключений, пока наконец не вышел к красным.

Обстоятельно беседовал с ним начальник разведки Уколов. Стремясь быстрее включиться в работу, Большаков не счел нужным говорить, что после странствий принял американское подданство. Зачем осложнять дело, вызывать ненужные подозрения? В сущности, он русский северянин. Было приятно: ему поверили, что общался с американскими солдатами в Пинеге, проявили к этому особый интерес.

— Настраивайся на Пинегу, — сказал Гагарин, зачисляя его в свою группу.

Находясь невдалеке от Пучуги, Большаков испытывал волнение, вспоминая родные места, детство и раннюю юность. Захотелось побывать в родной деревне, пройтись по тем улицам, где бегал с ребятами. Но нельзя. Вдруг встретится такой, что узнает его. Кончится война, с Марфой приедут. С этой мыслью и пошел назад.

Вернувшись в Пинегу, решил снова стать американцем Майклом Смитом. Опять работал на пристани, общался с английскими и американскими солдатами, сеял ненависть к войне, подбрасывал листовки.

Лишь одной Марфе он открыл свою тайну. Как удивилась она! Крепче обычного обняла. Но называла по- прежнему — американушкой.

В разгар лета в избу Марфы неожиданно нагрянул Ричард. В побелевшем от солнца френче, грязный, но в приподнятом настроении. Смит вопросительно поглядел на него.

— Добились, Майкл! Нас отправляют домой.

— С победой, Ричард! Я верил и еще в прошлом году своему другу-большевику говорил, что мои земляки разберутся.

Смит слушал невеселый рассказ солдата о прошедших боях. Весь июнь американцы вместе с англичанами и белогвардейцами бились за Усть-Почу. Их поддерживали самолеты и артиллерия, однако большевистские рубежи не взяли. Многих ребят схоронили.

— Но после каждой неудачи, Майкл, мы радовались. Через поражение пробивали путь домой.

С минуту он помолчал, потом горько произнес:

— Наших солдат мучит чувство стыда перед Россией. Ни с того, ни с сего набросились на мирных людей. Вечно проклинать будут тех, кто послал их в Россию с оружием в руках.

— Ничего, Ричард, за отказ воевать ваши грехи простятся. А потом, большевики знают, кто виноват в том, что вы стреляли.

Майкл передал пачку листовок Ричарду, чтоб дорогой почитали, а в Архангельске другим ротам подсунули.

На пристани Ричард сказал:

— Ты не раздумал, Майкл? Смотри, можем захватить тебя в Америку.

— Спасибо, Ричард. У меня глубокие корни в России. Советы победят, и будем мы с Марфушей жить счастливо.

Долго смотрел вслед уходящему пароходу. Он терял друга и был взволнован, но думал о том, что если вот так же уберутся восвояси солдаты и других стран, то война быстро закончится.

Вскоре пришло письмо от Ричарда. Он сообщал о близком возвращении домой, заметив при этом, что поручение Майкла выполнил, надумал даже повезти «гостинец» в Америку. «Сейчас по рукам ходит письмо сержанта Уокера, опубликованное в одной из американских газет, — писал Ричард. — Молодец! Здорово осуждает нашу экспедицию, все мысли солдатские выразил». Далее в письме говорилось, что они покидают Архангельск с надеждой, что Россия если не сейчас, то в будущем простит их. Всей душой желает он, чтобы исполнились желания Майкла и чтобы у них с Марфой была счастливая жизнь. Он их никогда не забудет.