В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - [5]
Пускай нас осудят потом.
Еду в троллейбусе но Литейному, смотрю возле Большого дома двое автоматчиков. Странно, никогда раньше у здания ленинградского КГБ наружной охраны не было.
По городу слухи поползли — августовской ночью неизвестные расписали центр антисоветскими лозунгами: «КПСС — враг народа!», «Долой партийную буржуазию!», «Слушайте “Голос Америки”!» Самый большой, 50 метров длиной, был написан на Государевом бастионе Петропавловской крепости: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!» КГБ всполошился.
Осенью их взяли: двух художников, мою матушку и крестную мою. Подвел их профессионализм: буквы лозунгов были выписаны чуть ли не каллиграфически. Гебистам сразу стало ясно, что здесь «искусство замешано». Круг подозреваемых сужался, и вот — все четверо оказались в Большом доме.
Моя матушка сразу отказалась от дачи показаний. Упрямая. Следователь ей ласково так говорит:
«Юлия Николаевна, прямых уник против вас нет. Но во время обысков на вашей квартире мы нашли достаточно нелегальной литературы. Не хотите садиться по этому делу — посадим но другому!»
С художниками было проще. Им пообещали, что если они раскаются, — выпустят женщин. Они поверили и раскаялись. Попали в лагерь. Мою матушку отправили в ссылку еще раньше подельников.
Взрослые, а не понимают, что нельзя с серыми по их козлиным правилам играть. Есть такая лагерная мудрость: «Крапленые карты не помогут, если играешь с блатными».
Из Воркуты мать бежала — хотела попасть на суд тех двух художников, успеть сказать им, чтобы не каялись. Не успела — поймали. Отправили назад в Воркуту, быстренько новый суд устроили. Заменили пять лет ссылки на два года лагерей. Под Иркутском. Местечко Бозой. Уголовный лагерь.
Мы с братом у нее на свидании были. Смотрю — у матери шрам через лоб.
«Это одна уголовница. Мы с ней повздорили немного. Когда повели нас на работы, я подошла к бочке с водой, чтобы умыться, нагнулась — увидела отражение, нож блеснул. Хорошо, что успела голову поднять, — она прямо в шею целилась. По по лбу скользнул. Другие женщины ее сразу скрутили, нож отняли. Шрам затянется, на нас все заживает как на собаках».
Учитель физики несколько лет назад приехал с «острова свободы» Кубы, где помогал братскому кубинскому народу строить социализм и зарабатывал на машину. На Кубе он получил солнечный удар, вернулся в нашу школу и стал парторгом.
Ставит мне физик очередную двойку и начинает:
«Некоторые говорят, что одна партия — это не демократия! Вот две партии — это да! Те, кто так говорит, скоро окажутся в психушке. Солженицын тоже хотел вернуть власть помещикам и капиталистам, а теперь в Америке коров разводит. Гы-гы-гы… Слушайте партию и правительство, и тогда все будет хорошо!» Он знал, что моя мать — в лагере.
Самые интересные люди в школе — это военруки. Везет нас один такой военрук на полигон сдавать зачет по стрельбе из автомата и напутствует: «Видите фанерную фигуру? Ты по ней стреляешь, а она: упадет-встанет, упадет-встанет… Как у молодого! Я — ваш руководитель, и курить при мне нельзя, но если тебе, дураку, приспичит — отойди вон за тую березу и кури, покуда у тебя дым из ж… не пойдет!» Остроумный народ отставные военные.
Собирают нас в военкомате на приписку — кому в каких войсках служить через два года. Потом все это забудут и перемешают, но порядок должен быть. Сидим, скучаем, а капитан нам политинформацию читает: «Кто скажет, для чего нам нужна армия?» Приятель, от скуки одуревший, поднимается и говорит бодрым голосом: «Давить гидру мировой контрреволюции!» — «Правильно!» Капитан доволен, все ржут.
Изречения одного военрука двое моих друзей, Троцкий и Ханурик, даже в записные книжки заносили. Рассказывает он про ужасы вьетнамской войны и приводит пример: «А во Вьетнаме водятся и произрастают такие птицы, что ты сидишь, а она сзади подойдет, цап — и крови нет!» До сих пор не пойму — про что это он?
Цинизм переполнял огромное туловище Троцкого доверху. На народного комиссара Лейбу Бронштейна он был не похож, кличку получил из-за схожести фамилий. Одной из его любимых забав было сбивать голубей на лету плевком. Иногда получалось. Зимой он носил пальто с меховым воротником и массивную цепочку от часов через пузо.
Манеры — тоже купеческие. Заходит Троцкий в гастроном, достает из кармана четыре мятых рубля и небрежно грассирует через прилавок: «Барышня, нам бы поллитровочку!»
Продавщица недоверчиво смотрит на его школьные брюки: «Рано тебе еще водку пить!» — «А что вы волнуетесь? — удивляется 16-летний купец. — Я же деньги плачу».
Отец его занимал не низкий пост на крупном предприятии, кажется, по партийной линии. Сынок считал себя убежденным монархистом.
На письменном столе — трехцветный российский флажок. Один раз я пришел к нему в гости. На тетрадном листе нарисовали Ленина в жилетке и с галстуком «кис-кис», сверху написали по старой орфографии: «Поганый большевикъ» и расстреляли вождя мирового пролетариата из пневматической винтовки. Отец его дверь приоткрыл, зубом цыкнул: «Развлекаетесь? Ну-ну…»
Во время молодежных попоек у него на квартире заводили пластинку с речами Брежнева. Причем вращали ее пальцем в обратную сторону. Сначала — аплодисменты, а нагом до боли знакомый голос генсека серьезно так говорит: «Мамзынь! Пурегу-го…»
Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.
«Санньяса» — сборник эссе Свами Абхишиктананды, представляющий первую часть труда «Другой берег». В нём представлен уникальный анализ индусской традиции отшельничества, основанный на глубоком изучении Санньяса Упанишад и многолетнем личном опыте автора, который провёл 25 лет в духовных странствиях по Индии и изнутри изучил мироощущение и быт садху. Он также приводит параллели между санньясой и христианским монашеством, особенно времён отцов‑пустынников.
Татьяна Александровна Богданович (1872–1942), рано лишившись матери, выросла в семье Анненских, под опекой беззаветно любящей тети — Александры Никитичны, детской писательницы, переводчицы, и дяди — Николая Федоровича, крупнейшего статистика, публициста и выдающегося общественного деятеля. Вторым ее дядей был Иннокентий Федорович Анненский, один из самых замечательных поэтов «Серебряного века». Еще был «содядюшка» — так называл себя Владимир Галактионович Короленко, близкий друг семьи. Татьяна Александровна училась на историческом отделении Высших женских Бестужевских курсов в Петербурге.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.