В бобровом краю - [4]

И где упадет семечко, там вырастет березка.

Где ночуют вороны

Где ночуют вороны? Всего естественнее предположить: в лесу на деревьях. Однако, как я убедился, это относится больше к грачам.

Был конец августа, около пяти часов вечера. Солнце, склоняясь к западу, освещало рощу высоких берез. У их вершин, чернея сквозь зелень листвы, виднелись шапки грачиных гнезд. Они, конечно, давно были пусты, но грачиный галдеж стоял над рощей такой же, как и весной. А может, громче. Да, да, именно громче!

Я пригляделся к березам. Там, на верхних ветках, сидело много грачей и они каркали… но не все по-грачиному.

Еще пристальнее я вгляделся в птиц и заметил у некоторых серое оперение. Ну, конечно, среди грачей сидят вороны и тоже орут.

Что означал этот грачино-вороний крик? Трудно сказать.

Скорее всего, это было выражение радости жизни, ведь на деревьях сидела почти одна молодь.

Я стал прислушиваться к птичьему хору, в котором как подголоски пели галки.

Ах, вот как! И галки тоже готовятся к ночлегу на этих же березах!

Странно, очень странно! Березы стоят возле железнодорожной станции, грохочут под их ветками поезда, снует по перрону народ, но птиц ничто не пугает. Новые подлетают и опускаются сверху на деревья, рассаживаются на ветки и присоединяются к общему хору.

Я дождался на станции полной темноты. Грачи, вороны и галки никуда не улетели. Постепенно стихли их голоса.

Заснули птицы.

Так вот они где ночуют!

Чиж

Я жил в лесной деревушке. Августовская погода была прекрасная, и каждый день я вставал с восходом солнца. Я выходил на травянистую улицу, всю в капельках росы, и с радостным волнением смотрел на отделяющийся от горизонта розовый шар. Лучи его золотили на соседней пустующей усадьбе листву трех высоких берез, нескольких рябин и одинокую сломленную черемуху, уткнувшуюся вершиной в землю.

В это утро высохшие ветки черемухи были заняты множеством маленьких птичек. Я пригляделся к ним, это оказались чижи.

Зачем они собрались?

Чижи кричали всей стаей и при этом беспрерывно сновали в разных направлениях по веткам так, что было даже трудно за ними уследить. Мне показалось, что птицы исполняют какие-то танцы, в которых сквозила первобытная радость бытия.

Я внимательно смотрел на этот птичий праздник и, кажется, понимал чижей. Ведь только что была темная ночь, и они спали где-то высоко на ветках деревьев, дрожа от ночной прохлады и крика совы, и вот теперь все страхи улетучились — солнце обогрело их!

И как тут не обрадоваться, не выразить свои чувства энергичным громким криком! У старых чижей это выходило в виде мелодичных трелей, у чижих и молоди более примитивно: «ча-ча», «фиу-фиу».

Праздник солнца! Я видел его у чижей впервые. И длился он, к сожалению, всего минут пятнадцать.. Почти разом птицы умолкли. Затем один из чижей перепорхнул с черемухи на рябину, а с рябины на березу. За ним потянулись и остальные.

Вскоре вся стая спряталась в ветках березы и затихла. И можно было подумать, что чижи улетели совсем. На самом деле у них начался завтрак.

Я подошел к березе, стал под нее и сразу в этом убедился. На меня сверху сыпалась шелуха от расклеванных сережек.

Я повернулся, чтобы уйти, но успел сделать всего несколько шагов от дерева, как надо мной быстро пролетела какая-то хищная птица. Что там, вверху, в ветках произошло, я не знаю, но только чижи с криком опасности бросились с дерева врассыпную. А справа от меня, скользнув по листве, упала в густую траву маленькая птичка.

Я шагнул и увидел на стеблях растений раскинувшего крылья серенького чижонка. Он удержался на крыльях и поэтому не ударился о землю.

Я быстро взял чижика в руки и держал его на раскрытой ладони, но птичка даже не трепыхнулась, хотя глаза у нее были открыты и живо глядели на меня. «Вероятно, не оправилась от падения», — подумал я и пошел с чижом в избу.

Я положил птичку на подоконник, и минут пять она лежала без движения, а затем повернулась и встала на лапки.

Я вновь сходил к березе, нарвал сережек и положил возле птички. И чижик вдруг клюнул сережку раз, другой.

Как я был обрадован, ведь есть надежда, что он будет жив!

И все же чижик неделю (пока я строил клетку) вел себя на подоконнике довольно странно: мало двигался, а когда я подходил, он не испытывал никакой боязни. Казалось, он находился в каком-то оцепенении.

Вскоре подошло время ехать в город, и я решил взять чижика с собой. К тому времени он очень много стал есть, я успевал ему только подсыпать сережки в клетку, а чижик без конца шелушил их.

В городе у меня нашлась большая клетка, и чижик был переселен в эту новую квартиру. Вскоре я угощал его конопляными семенами, тертой морковью и булкой.

Птичка сразу разобралась, что вкуснее, и с большим аппетитом стала клевать этот новый для нее корм.

Дверцу у клетки я не закрывал, и оживившийся чижик иногда выскакивал на подоконник, но быстро возвращался назад, словно в испуге. Однажды он решился все же подольше побыть на свободе и хотел взлететь на клетку, но крылья ему не повиновались.

Птичка доверяла мне, это я замечал. Я даже отметил то, что между нами налаживается определенное понимание. Иногда я насыпал семечки конопли на ладонь, и чижик из клетки перебирался ко мне на руку.