В благородном семействе - [7]

— Да, дорогая, что же? — вмешалась миссис Ганн.

— «Мисс Белл, — говорит он, глядя мне в лицо, — и какими глазами! — Я возьму оба: красный, потому что он, как ваши губки; и черный, потому что он, как ваши волосы; и еще атласную бумагу — потому что она, как ваша кожа!» Как любезно — как по-джентльменски!

— Подумать только! — воскликнула миссис Ганн.

— Нет, честное слово, по-моему, это грубо! — возмутилась мисс Линда. — Если бы он сказал это мне, я бы дала ему пощечину за такую наглость! — И Линда десять минут спустя пошла к нему в комнату — проверить, посмеет ли он сказать и ей что-нибудь такое. Что сказал ей мистер Брэндон, я так и не узнал; но муки зависти, побудившей мисс Линду резко осадить сестру, уступили место приятному расположению духа, и она предоставила Белле говорить о новом нахлебнике, сколько ей будет угодно.

А теперь, если читателю не терпится узнать, что представлял собою мистер Брэндон, то пусть он прочтет его нижеследующее письмо. Оно адресовано было не более и не менее, как некоему виконту; и с нарочитой небрежностью было отдано в руки Бекки, служанки, чтобы та снесла его на почту. Бекки же, перед тем как исполнять такие поручения, всегда показывала письма своей хозяйке или одной из барышень (не надо думать, что мисс Каролина была на этот счет хоть чуточку менее любопытна, чем ее сестры); и когда наши дамы увидели на конверте имя его сиятельства виконта Синкбарза, их почтение к жильцу еще возросло против прежнего.

«Маргет, февраль 1835 г.

Мой дорогой виконт!

По своей особой причине я, приехав в Маргет, со всей торжественностью объявил господам из «Белого Оленя», что моя фамилия — Брэндон, и до конца своего пребывания здесь намерен носить это почтенное прозвание. По той же причине (я не тщеславен и люблю творить добрые дела втайне) я немедленно выехал из гостиницы и живу теперь в домашнем пансионе, скромном и за скромную плату. Здесь я, слава богу, в одиночестве. Общества в этом Танете [13] у меня не больше, чем было у Робинзона Крузо на его острове. Зато я вволю сплю, ничего не делаю и много гуляю — молча, по берегу шумного моря, как жрец Аполлона Калхас.

Дело в том, что, покуда гнев моего папаши не улегся, я должен жить тихо и смиренно, и денег в моем распоряжении едва хватает даже на те небольшие расходы, какие мне приходится нести в этом месте, где много приезжих и в кредит ничего не получишь. Поэтому, если мои друзья в Лондоне и Оксфорде, такие, как мистер Снипсон, портной, мистер Джексон, сапожник, честный Соломонсон, учетчик векселей и прочие в том же роде, станут справляться обо мне, я попрошу Вас отвечать им, что я в настоящее время нахожусь в городе Мюнхене в Баварии и не вернусь оттуда, пока не обвенчаюсь с мисс Голдмор, богатой индийской наследницей, которая — поверьте слову джентльмена — только и ждет моего предложения.

Знаю, ни на чем другом мой почтенный отец не примирится, ибо должен Вам признаться, я и так уже выкачал немало денег из его кошелька, и старик дал великую и нерушимую клятву не давать мне больше ни гроша, если этот брак не состоится. И он состоится непременно. Я не умею работать, не умею голодать и не умею жить меньше, чем на тысячу фунтов в год.

Здесь, конечно, расходы не так уж велики: прилагаю поданный мне недельный счет — читайте и просвещайтесь:

Джорджу Брэндону, эсквайру,

от миссис Джеймс Ганн

Комната за неделю — 1 ф. 0 ш. 0 п.

Завтраки, сливки, яйца — 0 ф. 9 ш. 0 п.

Обеды (14 бараньих отбивных) — 0 ф. 10 ш. 6 п.

Отопление, чистка башмаков и пр. — 0 ф. 3 ш. 6 п.

________________________

2 фунта 3 шилл. 0 п.

Уплачено: Джулиана Ганн.

Джулиана Ганн! Ну не прелестное ли имя? Размахнулось на полстраницы. А поглядели бы Вы на его носительницу, друг мой! Я люблю во всех странах изучать обычаи туземцев, и, честное слово, есть варвары в нашей родной стране, менее знакомые нам и больше заслуживающие знакомства, чем готтентоты, дикие ирландцы, отахейтяне [14] и другие подобные дикари. И до чего же она важничает, эта дама! Если бы Вы только видели ее румяна, ленты, кольца и прочую женскую мишуру; если бы послушали, как она пускается в воспоминания о былых временах, когда они с мистером Ганном «вращались в самых благородных кругах»; о пэрах Англии, которых она знает всех наперечет; и о модных романах, каждое слово которых она принимает на веру, — о, Вы бы возгордились Вашим титулом и умилились бы глубоким почтением, какое выказывает к нему la canaille.[15] Эта баба заткнет за пояс всех старых сплетниц — даже нашего наставника в Крайст-Черче. [16]

При ней имеется супруг — мистер Ганн: толстый, оплывший старик в сюртуке грубого сукна. Он как-то встретился со мной и спросил, осклабясь, по вкусу ли мне мои бараньи котлетки? Еще насмехается, подлец! А что я могу есть в таком месте, кроме бараньих котлет? Толстенный, сочащийся кровью бифштекс или мерзкое подгорелое gigot à l'eau[17] с подливой из репы? Да я от них умру на месте. Что касается рыбы, так в приморских городах я к ней и не притрагиваюсь: тут она наверняка дрянная. И не люблю домашнюю птицу, тощую, жилистую мелкоту — не цыплята, а сплошной обман. Остаются одни котлеты; мне их довольно прилично жарит состоящая при семье тихая, маленькая компаньонка (о боги, компаньонка при такой семье!), которая густо покраснела, признавшись, что блюдо приготовлено ею и что зовут ее Каролиной. В смысле питья я снизошел до джина, выпиваю его две рюмки в день, разбавляя в двух стаканах холодной воды; это единственное, что можно пить в простом английском доме с уверенностью, что напиток не поддельный.