В благодатный год - [2]

– - Здорово, кум! На рынок, что ли?

– - На рынок, на рынок!

– - Справляйся проворней, вместе поедем.

– - Сейчас! -- крикнул Клим и засуетился вокруг лошади.

Он быстро подвязал повод, взвожжал, запер сарай, поспешно три раза перекрестился и, взявши лошадь за повод, дернул ее вперед.

– - Готово? -- спросил Селиван.

– - Готово, -- отвечал Клим и стал садиться на воз.

– - Ну, едем, -- сказал Селиван.

– - Трогай! -- молвил Клим. Лошади тронулись.

II

Базар был всего в двух верстах от Горшешни, в большом и богатом селе Чередовом. Проехав небольшой огорок, возвышавшийся сейчас же за сараями, кумовья увидели село. Лошади их шли тихо, поэтому приятели могли и разговаривать меж собой, и разглядывать издали, каков-то нонче базар.

Базар был, видимо, большой, несмотря на раннее утро. Со стороны его доносился уже глухой и протяжный шум, из которого всего яснее выделялись писк поросят, мычанье коров и телят, блеянье овец, выведенных для продажи на конную, расположенную как раз на выгоне при самом въезде в село. Целый лес оглобель, поднятых кверху, виднелся издали и этим доказывал, что народу съехалось на базар достаточно еще накануне.

– - А базар, должно, здоровый нонче, -- оборачиваясь к куму, сказал Селиван.

– - Небось, что не маленький, эна что народу-то наехало, -- молвил Клим.

– - Торговцев-то ехало, ехало вчерась, кажись, никогда столько и не сбиралось.

– - Торг будет, только бог дал бы на хлеб цены подороже.

– - Может быть, и дороги будут… Ты что везешь продавать-то?

– - Семя льняного мер двенадцать да куль овса.

– - Двенадцать мер семя! -- удивился Селиван. -- Где ж ты его столько набрал-то?

– - Уродилось, бог дал, -- восемнадцать мер наколотил, три меры на семена оставил, три на масло, а это вот продавать.

– - Сколько же ты его сеял-то?

– - Две меры.

– - Хорошо! Выручишься ты нонче: цена ему нонче порядочная, я еще в воздвиженье по рублю с четвертью продавал, а теперь, гляди, дороже будет.

– - Давай бог! Чем дороже, тем лучше, -- молвил Клим, -- хотя мало-мальски отряхнуться бы.

– - Нонче отряхнешься: год просто на редкость.

– - Год благодатный. Семя-то -- семя, а овса-то сколько вышло: четыре куля ономясь Власу Павлову свез -- на семена у него брал, -- да вот продать везу, да дома куля четыре осталось; думаю -- не уберегу ли на семена…

– - Вот и слава богу! На семена своего убережешь -- всего дороже, -- прямо другой свет увидишь: и весной без заботы, и осенью есть что ждать, хоть и плохо уродится, а все твое; а то работаешь, работаешь, а барыши все кулак обирает.

– - Верно! Я вот пятый год семена-то занимаю, так просто никакой пользы от работы-то не вижу. Ведь за одолжение-то что лупят? Хошь не хошь, а подай ему меру овса на куль да рубль денег; а он сплошь и рядом родится-то сам-друг, ну и останется за все труды солома да мякина.

– - Что говорить, надо бы хуже да нельзя. Горе наше заставляет только с кулаками-то знаться, этим они и пользуются. Да ведь какие стервецы: дерут-то дерут с тебя, да еще надораживаются. Когда я с Михаилом Семеновым знался, какие дела бывали! Приедешь это к нему сольцы или деготьку взять, так он еще сразу и не почешется отпустить-то, а пошлет тебя воз соломы привезть либо мешков десять овса насыпать, -- а уж цену-то лупит, какую вздумается.

– - Что уж говорить! Если бы привел бог не якшаться с ними, кажись, обеими руками перекрестился бы.

– - Что ж, выручай больше денег, да и справляй все нужды -- и незачем будет ходить к ним.

– - Сколько-то выручишь?

– - А тебе много надобно-то?

– - Да как сказать! рублей пятнадцать выручил бы -- обошелся: заплатил бы оброк, наступит, да купил бы рукавицы с валенками, да для харчей кой-чего, да на мельницу с маслобойней осталось бы, вот и обошлось бы дело.

– - Пятнадцать рублей все выручишь, -- немного подумав, сказал Селиван.

– - А выручу, -- молвил Клим, -- значит, и остатный овес не трону; будут еще какие нужды -- лен, когда улежится, продам да исправлю, как-нибудь обернусь.

– - Что ж, помогай бог, кто себе добра не желает.

– - Да, вот что еще нужно купить, -- вдруг вспомнил Клим, -- крышку на седелку да Николке своему доску грифельную с букварем, -- шибко просил шельмец.

– - Что ж, учиться хочет?

– - Просто отдыху не дает: все в училище просился, -- отдай да отдай, тятька, в училище. Я говорю: глупый, если бы училище-то в своей деревне было, ну тогда бы можно, а то почесть три версты, ведь тебе там надо фатеру приискивать, харчи возить, да в чужих-то людях, как ни на есть, нужно и обувку, и одежонку, и бельишко получше, а где нам на это взять?.. "А как же, говорит, другие-то ребята выучатся, а я так неграмотный и буду?", а сам в слезы ударился. Ну, жалко мне его стало. -- А ты, говорю, коли хочешь -- у них учись. Приедут они на праздник-то домой, а ты и попроси кого из них показать тебе. Послушался мой парень. Ономясь пришел Вихарного мальчишка, Петюшка, из школы, -- он и пошел к нему, просидел утречко, бежит сам не свой: "Тятька, тятька! я семь слов узнал. Петюшка говорит, что мне букварь нужно покупать да доску: он меня кажинный праздник будет обучать". -- Ну, ладно, -- говорю, -- вот на базар поеду, куплю.