В Бездне - [30]

— Так ли уж это правильно — не брать ничьих сторон? Очень надеюсь, что вам не будет совестно за то, что вы сделали или не стали делать.

Герберт напрасно сердился на отца Алипия. Впоследствии выяснилось, что тот, в общем-то, ничего не мог поделать.

Хотя Герберт всегда удивлялся, встречая того или иного священника: зачем он этим занимается? Существует его фасадная сторона, которая известна и хорошо знакома прихожанам и окружающим, а есть некая внутренняя, где священнослужитель, если способен, честен с собой и со своими близкими. Эти стороны совершенно разные, абсолютно непохожие друг на друга. Та праздничная, лакированная известна многим. Но внутри у человека совсем иное: да, Бог жесток, а вера слаба; да, люди Церкви ведут себя отвратительно, всё гниёт и разлагается.

Казалось бы, зачем тогда всё это нужно? Неужели из-за того, что священники больше ничего не могут, кроме как махать кадилом? Кому они приносят облегчение? Кому принёс облегчение Герберт? Мир как был жесток и отвратителен, так прежним и остался.

Пока с человеком этого не происходит, кажется, что всё гармонично и правильно, а все объяснения — безусловно верные и единственно истинные. Если что-то не сходится, всегда думается: «Наверное, я не знаю каких-то подробностей; это из-за них с человеком произошло то или иное несчастье». Но семьи распадаются, люди предают друг друга, несмотря на то, что им даже нечего делить. Дети гибнут.

Кто должен нести за это ответственность? Конечно, священники объясняют своим прихожанам: во всём виноваты вы сами, вы грешные, отвратительные, погрязшие в своих несовершенствах. Но, с другой стороны, если в детском саду воспитанники вдруг начинают шалить, доставлять друг другу различные неприятности, ранят, обижают, кто несёт ответственность за их действия? Сами дети? Нет, воспитатель.

Тогда как же можно перекладывать ответственность на простых людей, которые едва появились, открыли глаза и совсем не смыслят, куда двигаться и что делать?

После многократных попыток уйти от мучившего Герберта служения, он не нашёл иного пути, кроме как окончательно порвать с ним. Казалось, что в земной Церкви он не встретил ничего, кроме лицемерия, наглого вранья и убийственного предательства. Если какой-то человек и казался более или менее приемлемым, то лишь потому, что Герберт слишком поверхностно его знал.

Он и сам был источником всяческого греха, пошлости, гордости и не видел больше смысла продолжать эту деятельность. Когда же ему стали известны истинные мотивы действий, совершаемых матушкой, он горько пожалел, что отказался от сана.

В своей последней проповеди Герберт, ещё не зная о готовящемся против него заговоре, упомянул, что матушка — единственный человек, оказывающий ему поддержку. Кого он только ни призывал за эти девять лет! Но никто даже не хотел сделать вид, что согласен следовать за Христом. И когда матушка оказалась главным гонителем и разрушителем храма, то более оставаться в Церкви не имело смысла.

Не случайно последняя проповедь Герберта стала именно такой:

«Дорогие братья и сестры! Сегодня мы прочитали отрывок из Евангелия от Матфея, где Господь призывает двух рыбарей — Петра и Андрея — и ещё двоих братьев Зеведеевых, и они бросают отца, оставляют мрежи (сети) и следуют за Ним.

Как всё просто! Когда в начале своего пути я читал Евангелие, то именно так и думал: всё будет очень просто. Я приду, объясню, что Христос есть истинный Бог, что Он Мессия, скажу: „Бросайте все свои дела, пойдём за Христом“, — и все побросают и пойдут. Пожалуй, одним из самых больших сюрпризов духовной жизни для меня оказалось то, что найти себе единомышленников практически невозможно. Людей много, они приходят и уходят, некоторые остаются. Но они ни в коей мере не считают себя единомышленниками, не собираются ничего бросать, хотя, в общем-то, ничем особенным и не занимаются; они не желают следовать ни за каким Христом.

Вот уже девять лет я неустанно призываю: „Давайте все вместе будем служить людям и Христу“. Однако результаты моих усилий плачевны — сказать прямо, они нулевые. Никто не последовал за Христом; во всяком случае, ни один человек не оставил прежнюю жизнь и ничем не занялся.

Конечно, я понимал, что не смогу никого воскрешать — я не апостол, не святой, не Христос; исцелять тоже вряд ли буду; но думал, что своей горячей проповедью хотя бы позову за собой последователей — чего это стоит? Тем более в прежние времена мне удавалось убеждать людей во многих более сложных вещах.

Но нет! Христианство оказалось самым тяжёлым товаром. Даётся оно бесплатно, но люди не хотят его брать. Так, в качестве красивой традиции — пожалуйста! В качестве дани уважения своим предкам — пожалуйста! Зажгут свечу, оставят монеты на содержание церкви. Но в ракурсе того, чтобы поменять себя внутренне, чтобы бросить какие-то старые привычки и занятия, действительно взять и хотя бы попробовать погрузиться в христианство — нет, оно им не нужно!

И ладно бы, они потом разбегались. Я всегда думал: должны же быть какие-нибудь молодые, неоперённые, глупенькие девочки и мальчики, которым можно поднять душу своей проповедью. Или дедушки с трясущимися руками и дряхлые бабушки, которым особо нечего терять, сказавшие: „Хорошо, батюшка, мы пойдём за тобой!“. Но ничего подобного не произошло. Ни старики, ни молодёжь, ни женщины, ни мужчины — никто не последовал за мной.