В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - [28]

— Бороновать будем?

— Рано. Часов с двух начать бы, и то хорошо.

— С двух… — Женька схватил из-под ноги горсть земли, сдавил ее и бросил — земля рассыпалась в крошево. — Поспела, чего ждать?

— На дороге поспела, а на пашню не влезешь.

— Перестраховочка! — фыркнул Женька и, большой, недовольный, побрел к трактору.

— Ребята, гля-ко!

Все увидели парнишку, бегущего от реки, на бегу он размахивал кепкой. То был сын управляющего Севка. Вадим кинулся ему навстречу.

— Там, возле плотинки… дядя Руслан помирает, — задыхаясь от испуга и скорого бега, выпалил Севка.

Вадим велел трактористам пригнать на речку телегу, а сам — Севку к себе в седло.

— Стою с сачком под ветлой, а тут как ахнет снежный козырек. Гляжу — кепка, а потом и сам дядя Руслан вон он. Подымет голову, а снежница его обратно под воду топит. Один раз он выскочил близко, я протянул ему палку и вытащил.

Руслан лежал на сыром берегу. Лицо, повернутое к солнцу, было бледно и неподвижно, в волосах запуталась прелая солома.

«Неужели?» — похолодел Вадим в рывками начал стаскивать с конюха мокрую одежду. Потом они с Севкой в четыре руки оттирали Руслану бока, ноги, грудь… Наконец конюх глотнул ветру, медленно приоткрыл глаза, расширенные зрачки задержались на Вадиме.

— Ребры, чую, там. Справа… — и опять закрыл глаза.

Подкатили трактористы. Бричка была битком набита соломой, а сверх соломы лежали брезент и кошма. Руслана завернули в кошму. Ноги ему Вадим кутал сам — стеганой телогрейкой со своего плеча, а потом спеленали его брезентом. Таким и отправили Руслана в больницу.

5

В полдень пробовали бороновать. Женька Рубакин с первых же кругов хотел было обскакать всех, да горячка испортила дело — завяз, посадил трактор на картер. Часа два лопатили они с прицепщиком из-под машины грязь, ругались до синевы лица, и когда, казалось, все пошло на лад, Женька еще раз погорячился — дернул с места и оборвал серьгу.

Другие трактористы с оглядочкой, но работали. Белый от зависти и злости Женька носился от трактора к трактору, серьгу искал. Увидев Вадима, он подбежал к нему, бросил сломанную серьгу ему под ноги: «Давай новую!»

— Нет у меня. И кузнеца теперь нет. Придется ехать в центральную мастерскую.

— На-ча-лось! Поря-дочки!

На всякий случай Вадим поехал в кузницу — порыться в железках, не завалялась ли где серьга. Первым, кого он увидел у кузницы, был цыган: незнакомый, не старый, усат. Прислонясь к косяку, он стоял покуривал, но увидел Вадима и загасил окурок о подошву. На цыгане был длинный рыжий пиджак, кинутый на плечи внапашку, алая рубаха, сапоги в гармошку. Лицом цыган был смугл, будто и появился-то на свет божий в кузнице. Щеки, однако, выбриты были до синевы. Желтые, как у хищной птицы, глаза смотрели на Вадима весело и дерзко.

— Это ты Вадим Павлович, бригадир? — спросил цыган, неохотно отслоняясь от косяка.

— Я.

— Возьмешь меня на работу?

— Что умеешь делать?

— Да что хошь: подковы гну, лапки культиваторов и лемеха точу, все умею. Хошь посмотреть? — говорил он по-русски чисто, без выговора.

Вадим открыл кузницу.

Женька Рубакин, который следовал за ним неотступно, влетев в кузницу, первым делом начал рыться в ящиках, искать серьгу.

Цыган быстро разжег горн, бросил в пламя болванку, на подкову, но Вадим его остановил:

— Вот что, друг, сделай, пожалуйста, три… Да, три серьги.

— На какой трактор?

— Понадежней надо. На «ДТ-54».

С заказом цыган управился легко и споро. Гордый своим умением, он тылом ладони смахнул со лба пот и оскалил в улыбке белозубый рот.

— Умеешь, — похвалил его Вадим. — Как зовут?

— Михась.

— Хорошо сработал, Михась.

Первую же, еще горячую серьгу схватил Женька Рубакин и рванулся из кузницы как на пожар.

— Кадры у тебя, бригадир! — подивился цыган. — С такими только премии отхватывать.

— Слушай, Михась, а наш кузнец по совместительству еще и конюхом был. Ты как на это?

— Уволь, бригадир, скотина не по мне. Уж лучше я тут без молотобойца как-нибудь обходиться буду.

— Ладно, выкрутимся. Считай, что принят. Документы с собой?

— Только паспорт. Из Клевенки меня еще не отпустили. Справка нужна, что здесь принят. Без справки нас, цыган, еще не отпускают.

Вадим вырвал лист из карманного блокнота, черкнул директору записку.

— От конюшни идет подвода на центральную — поезжай, оформляйся. Когда приедешь?

— Завтра! Как штык!

Уходя, Михась поминутно оглядывался и белозубо сиял.

И верно, цыган заявился на другой день. Все его пожитки были рюкзак да черная, с ремешком для заплечной носки гитара. Поселили его у бабки Дуни Пронякиной.

Утром, на работу собравшись, у скотного двора кучились женщины. Здесь-то Вадим случайно и подслушал их разговор.

— А новый кузнец ничего из себя, чернобровый.

— Ох, девки, ребятишки от него будут видные. Ха-ха-ха.

— Пощекотать бы ему, копченому черту, усы. И опять дружный смех.

— Вы только собираетесь, а кой-кто уже отпраздновал с ним медовую зорьку: устроился-то цыган у старой бабки, а заночевал где помоложе, — пропела Пелагея Блажиова.

Все так и рты разинули — прямо немая сцена.

Про Пелагею говорят, что она ночей не спит, все караулит, кто что несет, кто к кому пошел и когда вернулся. И в этом, пожалуй, была некая правда: Пелагея смотрела на людей так, словно все тайны Зябловки были у нее в кармане. В чужие дела вмешиваться она не любит, но так уж само собой вышло, что она своими глазами видела, как на зорьке этот черный охальник пробирался от одной бабенки, всем нам давно и хорошо знакомой, а от кого, она, Пелагея, и на страшном суде этого не скажет, потому как господь бог любое рискованное дело велел держать в тайности.