Но если бы она согласилась с его планом, то, значит, должна была признать, что они заблудились.
Однако страшно почему-то от этого не было. Даже, пожалуй, проще стало: ну заблудились, так выберутся!
И ещё вдруг до неё дошло: на самом деле он не требовал от неё никаких решений, он просто предлагал ей единственное, что сейчас возможно… И опять Маринка была удивлена.
— Ну, — спросил он, — в какую сторону хочешь?
Маринка улыбнулась:
— Давай жребий бросим!
Семьянин тоже улыбнулся, но покачал головой:
— Может… это… по солнцу хоть?
— По какому солнцу?
— Ну, когда ты шла, оно куда светило?
Маринка этого абсолютно не помнила. Она сказала:
— Эх, ты! Земля же крутится. Теперь оно вообще в какую-нибудь другую сторону отъехало.
— Не, Марин. Оно всегда с востока на запад. Это железно!
Но увидел, что Маринка сердится, и уступил:
— Ну, а хочешь, давай по жребию. Всё равно же выйдем.
Он поднял с земли сучок, показал на короткую рогульку с одного конца:
— Согласна? Это стрелка.
Потом подкинул сучок, ударил по нему снизу ладонью, как при игре в чижа. Сучок завертелся, зажужжал, стукнулся о нижние сухие ветки, о ствол, рыбкой нырнул в траву… Они вместе бросились смотреть, куда показывает стрелка, столкнулись плечами.
— Эй, ну ты что!
— Тихо, не столкни!
Теперь им ужасно важно было идти именно в том направлении. И почему ещё верилось, что сучок правду сказал, потому что он болото не выбрал, а показал налево, немножечко в горку… Семьянин хотел поднять его.
— Не трогай! — быстро сказала Маринка.
— А чего? Возьмём на память.
— Не, — она покачала головой. — Может, здесь ещё кто-нибудь заблудится, тоже дорогу узнает. — И улыбнулась.
Семьянин был почти прощён. Ну, а заблудились… Да подумаешь! Зато уж завтра разговоров будет, охов-ахов: «Маринка — всегда с ней что-нибудь такое…»
И они опять пошли: сперва весело, а потом просто шагали — и всё. Лес не светлел и не темнел, он продолжал быть, какой был: еловый, не слишком частый, иногда с островами молодых колючих зарослей. Очень хотелось, чтобы уж скорее что-нибудь произошло. Но ничего не происходило. Они давно замолчали, они шли и шли. Лес был всё такой же — не то чтоб очень глухой, а какой-то безнадёжный. Бесконечный, как осенний дождь.
* * *
Наконец это произошло. Событие! Значит, ура! Значит, всё-таки они спасены.
А заметил, между прочим, опять Семьянин: не такой уж он глупый парень!.. Вдруг взял Маринку за руку:
— Марин!
Она метнула в него две молнии.
— Да нет же, Марин! — Он топнул ногой: — Ты видишь? И тут Маринка поняла: он топает, чтобы ей показать — земля-то под ними твёрдая. Они на дороге стоят!
— Ну куда? Направо или налево? — спросил Семьянин.
Дорога, словно граница, пересекала их направление почти точно поперёк.
Выходит, надо было им всё-таки взять тогда жребийную палочку. Маринка нахмурила брови — вот угадать бы! Направо — вверх, налево — под горку. Она сказала:
— Налево!
Семьянин кивнул. Снова перед Маринкой замелькали блистательные картины завтрашних охов и ахов…
Скоро, однако, дорога разбилась на несколько тропинок. Они выбрали первую попавшуюся, пошли по ней, удивительно ненадёжной, длинной, виляющей перед каждым деревом тропе.
Не было никакого смысла идти по ней. Напрямую получилось бы явно короче. Но что это была бы за прямая и куда бы она повела? А в тропинке хоть какая-то была надежда… Потом Маринке показалось, что это уже вовсе не тропинка, а просто след высохшего ручейка.
— Чего-то не то, Марин. Давай вернёмся.
Она готова была буквально сжечь его своим презрением. Однако ничего не сказала. Прислонилась к жёсткому стволу: идти назад было, наверно, правильно, но слишком уж далеко и в горку…
Ну и лес же столпился вокруг неё! Даже ни одного пенька кругом не было, ни одной бумажки, ни одного окурочка… Словно тут отродясь людей не бывало.
— Ты о чём думаешь? — спросил Семьянин.
— Ни о чём я не думаю. Я отдыхаю!
— На. Хочешь? — Семьянин вынул из кармана что-то завёрнутое в газету. И на вопросительный Маринкин взгляд сказал: — Хлеб, три куска.
Маринка хотела зашвырнуть этот несчастный кулёк, но опять сдержалась, только презрительно отвернулась от Семьянина.
— Хорошо бы сейчас зима была, — сказал Семьянин.
— Это ещё зачем? — Она глядела куда-то в глубь леса.
— По следам бы нашли…
— Ты что, совсем?! — закричала вдруг Маринка. — Вот ещё дуб на мою голову! Зимой холодно, ты слыхал про это, житель степей?!
Ей хотелось разреветься, раскричаться, убежать. Но кричать среди пустого темнеющего леса страшно, а бежать и того страшней. Потому что бежишь, бежишь, деревья мелькают… А как остановишься — вот жуть-то охватит!
— Ты не отдохнула ещё? — спросил Семьянин.
— Тебе какое дело?!
— Пошли бы тогда. Надо… надо бы место поискать.
— Какого тебе ещё места не хватает?
— Это… Марин… — Он посмотрел на неё словно виновато. — Ну… в смысле для ночлега… — И тут же перебил себя: — Только ты… Нас искать только завтра начнут. По-серьёзному. Родители часов в десять забеспокоятся. Ну и вот… Пока чего… Пойдём, пожалуйста, Марин.
Солнце, как и они, уже давно заблудилось в бесконечном лесу. Просвечивало к ним издали, сквозь миллионы стволов и веток.
— Ну и куда мы опять пойдём?