Физкультурник Степан Семёнович осмотрел строй. Подчёркнуто остановил взгляд на Стаине:
— Вот ты, шаг вперёд.
— Извиняюсь, — сказал Стаин, — позабыл, шо у вас сегодня физра.
— Стань в строй, физра! — сухо бросил Степан Семёнович. — В таком виде допускаю тебя до своего предмета в последний раз!
Эта позорная история, эти «извиняюсь», «шо», «физра» сильно испортили репутацию Стаина. Народ между собой стал называть его «Семьянин».
В довершение этой комедии Семьянин дежурно влюбился в Маринку. Тут не было ничего, как говорится, предосудительного, наоборот — нормальная вещь. Но и влюбился-то он как-то не по-человечески.
У Маринки был целый класс подданных. Да ещё из других государств на неё приходили поглазеть. И она, даже при всём своём желании, не могла выделять кого-то. Все это так или иначе понимали: королева есть королева.
Семьянин же не желал понимать, что Маринка — личность музейная. «Коллекционная девочка» — как сказал один известный девятиклассник.
Может, формулировка эта была пошловатой, но в то же время она отражала суть вопроса.
А Семьянин всем своим видом… действительно — чуть ли не требовал, чтобы Маринка дружила только с ним одним. И без конца лез со своими разговорами, яблоками и тому подобное. Ясно, что Маринка этого и двух дней не потерпела. Потому что есть правила: всем хорошо, всем интересно. А ты если не можешь играть, так и не лезь!
Тогда Семьянин избрал другую тактику. Он вообще перестал с ней разговаривать, не приближался более чем шага на три. Но куда бы Маринка ни посмотрела, она почти непременно натыкалась на его угрюмую физиономию и серые глаза, глядевшие из-под густых насупленных бровей.
Постыдное это глядение тянулось уже недели три. Народ, естественно, веселился от души. И Маринка таким образом хоть и косвенно, однако тоже стала объектом для хохмочек. Это, конечно, никому бы не понравилось, а тем более ей, признанной королеве!
А теперь ещё оказалось, что Семьянин посмел следить за нею даже в лесу. Коленки его мешковатых джинсов волдырились и были в земле. Значит, он за нею полз, как какой-нибудь волк за Красной Шапочкой.
Маринка всё плакала, сидя на корточках, и никак не могла унять слёз. Страх прошёл, но теперь ей было ужасно обидно. До каких же пор это будет продолжаться!
— Неужели ты не понимаешь, что это низко! — крикнула она. — Низко! Мало ли что я собиралась здесь делать.
Семьянин стоял с опущенной головой.
— Не беспокойся, — сказал он тихо. — Я никогда не подсматриваю!
Маринка вскочила, опять корябнув юбочкой по стволу.
— Надо же, какой благородный выискался! А ну иди отсюда на фиг!
— Не пойду!
— Как миленький пойдёшь! Или ты только ползать умеешь? — Она усмехнулась.
Семьянин пошлёпал ладонями по своим зелёно-земляным коленям и сказал:
— А зачем ты кричала тогда? Я же слышал, что ты испугалась… И поэтому я никуда без тебя не пойду!
По правде говоря, Маринке понравился его ответ. Но она не позволила себе этого признать, только подумала: «Да пускай остаётся. Я же всё равно не знаю, куда идти».
— Ну пошли. — Она дёрнула плечом. — Только если ты ко мне приблизишься…
— Не буду я к тебе приближаться.
Они постояли несколько секунд.
Но в лесу, в этой серой еловой тишине, показалось обоим, что очень долго.
— Ты знаешь, куда идти-то? — как можно небрежнее спросила Маринка.
— Я?.. Это… — Он растерянно посмотрел налево, направо, впервые понимая то, что несколько минут назад уже поняла Маринка. — Я же всё время прятался и… это…
— Ползал? — спросила Маринка ехидно.
— Я вообще, понимаешь, раньше жил в степной полосе. И ваших лесов я совершенно не представляю.
«В степной полосе»…
Ну и текстики же он выдаёт! Как в «Географии»! Маринке стало даже весело.
— Идём уж… степняк!
И спокойно пошла вперёд, совершенно уверенная в своей стройности.
* * *
Лес теперь не казался ей таким угрюмым, а главное, она уверена была, что вот сейчас, сейчас вся эта ерунда кончится и они… вернее, она выйдет на картофельное поле или куда-то поблизости. Или хотя бы услышит ребят… Семьянин плёлся чуть сзади и сбоку. Это её смешило.
Так они шли…
А лес был совсем незнаком. Он уводил куда-то в низину, сырел… Наконец Маринка просто вынуждена была остановиться, когда под ногой у неё выступила вода и булькнул, как ойкнул, подозрительный болотный пузырь.
— Ну?! — спросила Маринка требовательно.
Семьянин пожал плечами. Он ни капли не чувствовал себя виноватым. Он размышлял, дубина!
— Делать-то что-нибудь будем?
— А ты зачем сюда пошла? Я думал, ты знала…
— Я-то хоть пошла, а ты вообще стоял!
Семьянин покачал головой.
— Что? Уже испугался?
— Не собираюсь. Просто думаю.
— Чего ж ты, интересно, думаешь?
— Одну очень простую вещь… Как выбраться из этого леса, я, например, не знаю. Но мы ведь не в тайге, правда?
— Гениальное открытие!
— Прекрати, пожалуйста… Я просто говорю, что леса у вас небольшие, так? Даже перелески. И если мы будем идти всё время в одном направлении, то куда-нибудь выйдем. А там спросим… Как считаешь?
Маринка была удивлена. Даже, кажется, хлопнула глазами от удивления. Ей никогда и никто ничего подобного не говорил. «Как считаешь?» Обычно всегда за неё решали, ей предлагали: «Мариночка, хочешь?.. А может, это?..» Теперь она должна была решать почти что сама.
