В Беловежской пуще - [165]

Из поселка свернули на шоссе. Дорога мягкой дугой опускалась вниз к озеру, почти задевая за кромку воды.

— Перед нами патруль! Они задержат машину! — хриплым голосом прокричал Марцин, увидев перед собой красный мигающий свет фонаря.

— Оружие к бою! Нет времени на всякие объяснения и церемонии с документами! Открыть окна и очередью в них! — скомандовал капитан. — Притормози машину, а мы их уложим, — добавил он, сильно хлопнув Марцина по плечу.

Тот притормозил и остановил машину. Трое жандармов с автоматами наготове приблизились к ней.

— Хайль Гитлер, проверка документов! — сказал старший патрульный.

— Пожалуйста, — ответил Марцин, сунул руку в карман и в то же мгновение выстрелил патрульному в лицо. Одновременно из двух «шмайсеров» блеснули в ошеломленных жандармов автоматные очереди. Машина, как пришпоренная лошадь, сорвалась с места. Очевидно, один из жандармов был только ранен, так как вслед разведчикам послышались выстрелы.

Машина мчалась по шоссе. Уже виднелся спасительный лес, когда внезапно Марцин так резко затормозил, что их забросило в сторону. Впереди виднелся закрытый железнодорожный шлагбаум.

— Двое за мной! — крикнул капитан, выскакивая из машины. За ним бросились Зигмунт и Данила. Со стороны Нова-Веси нарастал шум приближающегося поезда.

Они подошли к будке стрелочника, и Зигмунт рванул дверь. Железнодорожник, увидев эсэсовцев, сорвался с места.

— Открывай шлагбаум! — закричал Зигмунт.

— Поезд уже близко... — пробормотал ошеломленный стрелочник.

— Открывай, а то пулю в лоб! — пригрозил ему «шмайсером» Зигмунт.

Немец дрожащими руками схватил ручку лебедки шлагбаума. Шум приближающегося поезда нарастал.

— Все в порядке, оставь его! — крикнул Зигмунту капитан. — Гоним дальше.

Когда Марцин перевел машину на другую сторону железнодорожного пути, паровоз был уже метрах в пятидесяти от переезда.

Вновь началась гонка. Машина мчалась на предельной скорости. Марцин выжимал из мотора все, что было можно. Молнией промелькнул лес, потом пролетели дома Нова-Веси. Лишь бы только подальше от Элка! Пошел снег. Сначала мелкий, потом повалил хлопьями. Разведчикам предстояло преодолеть еще много километров до Пиской пущи, еще много часов оставалось до конца ночи, в течение которой столько еще могло случиться...

ОХОТА НА «ОБОРОТНЕЙ»

Это было начало январской бури памятного 1945 года. Фронт был прорван. Лавина людей, танков, автомашин и орудий текла через прорыв, который образовался к северу от Голдапа. Замерзшая земля тяжело стонала под грохотом орудий, как под размеренными ударами кузнечных молотов. В тумане снежной пыли, в посвисте зимнего вихря, сквозь трескучий мороз люди с красными звездами на шапках с неудержимой силой рвались вперед, сметая гитлеровскую оборону и все глубже по направлению к морю вбивая клинья в прусское логово. Приближались последние месяцы существования фашистского государства. Однако до конца войны в Европе оставалось еще более ста дней и многое могло случиться. Враг в своем арсенале средств борьбы имел немало коварных сюрпризов.

Наступление войск 3-го Белорусского фронта на Кентшин (тогда Растенбург) продолжалось недолго. Артиллерийский огонь и огонь «катюш», лихая танковая атака, поддержанная пехотой, смяли немецкую оборону на подступах к городу и в самом Кентшине. Быстро были подавлены очаги сопротивления, и волна наступления покатилась дальше. 4-я полевая армия вермахта отступала в панике, чтобы избежать окружения.

Теперь по улицам города проходили все новые и новые воинские части, преследовавшие противника и очищавшие территорию от недобитых гитлеровцев.

Город производил впечатление вымершего. Его жители, сбитые с толку пропагандой Геббельса, в панике бежали на Запад. Лишь немногие оставшиеся немцы сидели в убежищах. По улицам бродили брошенные хозяевами одичавшие кошки и собаки. Победителей встречали только немногочисленные группки людей, которых фашисты привезли сюда на принудительные работы из оккупированных стран Европы.

После полудня в тот день, когда пал Кентшин, со стороны Венгожево на нынешнюю улицу 1 Мая в город ворвалась танковая колонна — десятка полтора танков. Остановились на площади Свободы: надо, было осмотреться и получить новый приказ. На танковой броне виднелись следы недавних боев. Из открытых люков высовывались перепачканные лица уставших после длительных переходов и сражений танкистов. С любопытством смотрели они на город, который освободили, на чужие непонятные надписи на вывесках и рекламах. К ним с криками радости уже бежали русские, поляки, французы, югославы.

Из ворот одного из домов вышел пожилой мужчина и решительно приблизился к танковой колонне. Офицеры и солдаты внимательно смотрели на него. На рукаве у человека была красная повязка, на лацкане куртки — такой же бант. Подойдя поближе, он снял с бритой головы шапку, поднял вверх сжатый кулак и взволнованным голосом крикнул по-немецки:

— Друзья! Товарищи! Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Москва! — Не ожидая ответа, он приблизился к танку и со слезами на глазах поцеловал его холодную сталь.

Солдаты и офицеры удивленно переглянулись. Кто этот странный человек? Его сразу же обступили со всех сторон, а он, говоря что-то по-немецки, пожимал им руки, обнимал и беспрерывно утирал набегавшие слезы.