В бегах. Цена свободы - [8]

Так оно и случилось. Мы долго торговались, обговаривая детали, и наконец договорились. Вроде бы договорились.

Следак пообещал незамедлительно свести меня с Графом, в обмен на это требовал, чтобы все дальнейшие показания и, так сказать, «явки с повинной» я давал лично ему, Марату Хакимову. Он не скрывал от меня, для чего это ему нужно, и говорил как есть.

— Но послушайте, мне нужны гарантии, надежные гарантии, что меня не кинут, — заявил я ему в конце. — Я добуду вам нужную информацию, вы оформите все как следует, а суд тем не менее приговорит меня к вышке. Ради чего тогда все это? Лично вы никаких гарантий дать мне не можете, поэтому я и просил о встрече с чином.

— Не волнуйтесь, я сделаю все как должно. Вы будете давать информацию в присутствии чина. И ваши, и наши слова будут записаны на пленку и переданы в суд еще до начала процесса. Все это апробировано, вы не первый. Если вы действительно поможете следствию и суду, не в наших интересах скрывать это. Кроме того, всякий судья поймет, что к чему, и без нас, видно по материалам дела. Да и вы не мальчик, Николай…

Следователь был доволен как никогда. Наконец-то ему улыбнулась фортуна — матерый преступник решил покаяться и открыть козырные карты. В глубине души я даже пожалел этого честнягу и простака. Знал бы он, какие грандиозные неприятности ожидают его впереди. После того что мы вскоре отмочим, пострадает не один опер и не один чин. Можно только догадываться, сколько задниц полетит со своих кресел, скольких вообще уволят из органов. Что бы у него еще попросить? Сейчас он в ударе, надо его глушить. Попрошу, чтобы устроил мне небольшое свидание с Юлей, всего на тридцать минут. Хотя нет, рановато, может щекотнуться и сдуру подумать бог знает что. Бабы губили и не таких, как я, расслабляться нельзя.

Глава четвертая

Когда я вошел в камеру, все было написано на моем лице. Бекета даже не стал ни о чем меня спрашивать, он уже знал, что я скажу. Я молча подошел к нему, пожал его руку крепким рукопожатием и обнял.

— Я у тебя в долгу, брат. В большом долгу.

— Еще нет, — многозначительно произнес он. — Еще нет.

Я понял, что именно он имел в виду — конечно, шмон, шмон перед «выездом» на больничку. Да, что ни говори, я мандражировал, очень мандражировал и переживал. Как все пройдет? Без «ствола» мы ничего не сможем, а если его, не дай бог, отметут, мы вообще пропали, на побеге можно ставить жирный крест, к тому же опера перетрясут всю тюрьму — как зэков, так и ментов. В первую очередь камеру, где сидит Граф. Ясно как день. Кто принес «ствол»? Почему следак выступил в роли ходатая? Как думали бежать? О! Работы оперативникам хватит месяца на два. Нас наверняка закупорят в одиночках и не будут спускать глаз. А если выйдут на мента-связного и он колонется, это вообще чревато непредсказуемым. Было над чем подумать, было. А времени, как всегда, не хватало. Следователь не станет тянуть резину: если меня не переведут сегодня до отбоя, значит, обязательно завтра до обеда.

— Пора готовиться, брат… — словно прочел мои мысли Картоха. Выражение его лица было кислым. Конечно же он чувствовал и догадывался, что я хочу взять его с собой, наверняка надеялся на это, хотя прямо и в лоб я ему не предлагал, а только намекал. И вот теперь его «надежда» вот-вот должна была умереть вместе с моим уходом. Честно говоря, я даже не знал, что ему сказать в этот момент. Если бы я говорил (писал) о нем Графу, тогда было бы другое дело, но я ничего не писал ему, только думал, прикидывал.

— Вот что, Картоха, — сказал я ему. — Как только мы сойдемся на больничке, а я в это верю, я обязательно буду говорить о тебе. Обещать ничего не могу, но если Граф не будет возражать, а ты успеешь вырваться к нам, пойдем вместе. — Я посмотрел ему в глаза и долго-долго не отводил взгляда.

— Я не успею, Михей, увы, — сжал он губы.

— Успеешь, тебе поможет мой человек, оттуда…

— Да? — Он в одно мгновение воспрял духом.

— Да. Я ничего не говорил, но концы у меня там есть. Солидные концы, поверь, брат.

— А что требуется от меня и как я узнаю, когда вырываться?

— Требуется немного. Нагонишь себе адскую температуру, «машина» есть, или «вскроешься» как следует. Остальное — мое дело.

— Но когда?

— Как только я цинкану, что «заехал» удачно. Сразу и начинай, не жди.

— Ясно. Я все понял, Михей. Все будет как в лучших домах, — заверил он меня. — Клянусь!

— А теперь мне действительно нужно подумать о сборах. Кто знает, когда за мной придут.

Я начал потихоньку собирать свои пожитки, хотя собирать было нечего. «Ствол» мы решили прицепить к ноге. Мамай подкинул мне свои широченные брюки, в которых я буквально утонул. Зато не так заметно, как в моих. Куда выведет! Выхода у меня не было. Братва помогла мне, и вскоре я удовлетворенно прохаживался по камере, проверяя, как держится пушка.

— Если до отбоя не выведут, положим опять в «нычку». Рано утром примотаем снова, — сказал Бекета. — Настраивайся, расслабься. Если станут шмонать, найдут везде, сам знаешь. Но чует мое сердце…

Он не договорил, а я попросил его не продолжать:

— Молчи.

— Молчу. У меня рука легкая, но я так переживаю, будто сам собрался валить. Эх! Где мои годочки удалые?! — воскликнул старый лис Бекета, пританцевывая на месте. — Шучу. Сколько сижу, ни разу не отваливал. Суета. Я люблю покой, степенность. Мыслишки, конечно, были, да присиживаюсь, привыкаю через год-два. Лень одним словом, лень.