В бегах. Цена свободы - [68]

— Ты тоже не знаешь, куда выйдешь и выйдешь ли вообще. Послушай, Нина. — Я встрял в разговор в надежде убедить ее пойти вместе на любых ее условиях. — Ты можешь идти сзади нас, все время сзади. Возьми автомат и «глушак», на золото мы даже не глянем. Выйдем на свердловский тракт, остановим какую-то машину и потеряемся кто куда. Ты не пристрелила нас, мы не причиним вреда тебе. Все по жизни, как учили.

Она только усмехнулась сквозь зубы:

— Не наворачивай мне, я давно все решила. Мы расходимся прямо сейчас. В эту игру два раза не играют, сам говорил. Я не азартная, но своего не упущу. По генам передалось, от матери. А нож можете взять, так и быть, — смилостивилась шельма и помахала нам ручкой. Разговор, дескать, окончен.

«Что ж, спасибо и за это, — подумалось мне в тот момент. — Могло быть и хуже».

Мы быстренько загрузились провизией и куревом, прихватили наш нож и, окинув прощальным взором зловещую будку, двинулись в путь. Она не пожелала нам счастливого пути, но и не дала залп в спину. Стояла рядом с будкой и смотрела, как мы медленно удаляемся, перелезая через поваленные деревья. Наши ноги немного отдохнули, зато болели руки. Вскоре мы отошли так далеко, что уже не видели крыши.

— Так что там было-то? Расскажи подробно, — попросил меня Граф, вспомнив о золоте.

Я рассказал обо всем, что видел.

— Хоть возвращайся! — воскликнул он, удивленный услышанным. — Ин-те-ресно… Как думаешь, дойдет или нет? — спросил он о Нине.

— Дойдет. Эта дойдет, — сказал я. — Да вряд ли сможет распорядиться кушем.

— Почему?

— Молодая, слишком молодая. Впрочем, как знать, времена изменились. К нам это уже не имеет никакого отношения, ее проблемы. Смотри лучше под ноги, а то подвернешь, как я, — предостерег я Графа, не имея охоты говорить. Без оружия мы были легкой добычей, и не только для ментов. Это тревожило меня куда больше, чем оставленное золото.

Не знаю, на какое расстояние мы отдалились от будки, но, когда Граф возлакал чифира, было уже темно. Мы еще кое-что различали, однако идти стало трудно. Беда в том, что у нас не было никакой посуды и даже воды, забыли. Воду мы нашли в небольшом болотце, а вот с кружкой дело не продвинулось. Не было и консервной банки, не то что кружки.

— Херня! Жеванем сушняком и запьем болотной водичкой, — сказал он, присаживаясь на землю.

— Как в «Столыпине», когда попадается зверский конвой, — заметил я. — Лишь бы водой не травануться! Нам только поноса для полного счастья не хватает, а так все ништяк!

— Ништяк. Жуй. — Он отсыпал из пачки грамм двадцать чая и поделился со мной. Жевать сушняком я отвык, давно отвык. В прежние времена, когда чай в зонах был запрещен и за заварку можно было запросто получить полгода БУРа, а то и крытую, жевали многие. Сначала это весьма неприятно, такое ощущение, будто ты жуешь опилки, но потом постепенно появляется слюна и кое-какой навык. Главное, не спешить и засыпать в рот по чуть-чуть, жевать с расстановкой. «Приход» и кайф обеспечены, правда не такие быстрые и подтряхивающие, как от горячего чифира. Старые урки и босяки всегда дурили ментов и не «дарили» им дорогой чай на шмонах. Отправляясь на этап, они ловко перемешивали индюшку или цейлонский чай с каким-нибудь вареньем или повидлом и, как говорится, имели их в виду. Жевать чай с повидлом — удовольствие, а если есть глоток воды — двойное.

Мы не спеша разжевывали свои хрустящие терпкие порции и думали каждый о своем.

— Ну а теперь поговорим о девке, — неожиданно сказал Боря, почувствовав прилив сил.

— А чего о ней говорить? Зачем? Она уже далеко от нас, бродяга.

— Далековато, но достать можно. — Граф говорил на полном серьезе, словно думал только об этом.

Я было подумал, что он спятил. Куда идти? За кем?! Мы чудом сорвались с петли, а он еще рассуждает! В натуре, не знаешь, какая мысль посетит тебя через минуту.

— Ты не горячись, я только советуюсь с тобой, — успокоил он меня. — Через полчаса станет совсем темно, и она непременно остановится и разведет костер. Идти ночью по этому бурелому невозможно, да и страшно — одна в лесу! Не рискнет. Костер же даст ей тепло и уверенность. Куда она движется, мы знаем — на Ослянку, только туда. И ориентируется она по приметам, вспоминает, как шли. Ночью их не разглядеть, Михей.

— И что из этого? А мы-то как пойдем во тьме? Что на тебя нашло? Это же безумие, Граф!

— А идти наобум без ничего в руках не безумие?! — вспылил и он. — Она прошла четыре, пять километров от силы. Мы и того меньше. Вот какое расстояние нас разделяет. До будки я тебя доведу на все сто и в темноте, дальше сложнее.

— И если мы дойдем, подойдем к ней?.. — Я не договорил до конца.

— Возьмем ее тепленькую и сонную. Под утро. Костер мы заметим издалека, выждем некоторое время и тихонько подкрадемся. Дедов-то. — Он щелкнул пальцами.

— Мы заплутаем, Граф. Клянусь тебе чем хочешь, это самоубийство! — «Нет, на сей раз он меня не убедит», — думал я, готовясь отказаться наотрез от его дикого предложения. — Почему же ты сразу не сказал, что хочешь вернуться? Зачем мы шли лишние километры? Охренеть можно! — Я негодовал.

— Поздно явилась мысль, — объяснил он просто.