В балканских ущельях - [22]

— Конечно, — галантно ответил я.

— Ты можешь донести меня?

Я от неожиданности не знал, что ответить, потом взял себя в руки и спросил:

— А в этом есть необходимость?

— Да.

— Ты что, не можешь идти?

— Нет.

— Ты ранена?

— Да.

— Куда же?

— Не знаю.

— Но ты должна чувствовать!

— Я чувствую повсюду!

— Ты пыталась встать?

— Нет.

— Почему?

— Не получается.

— Попытайся еще. Я помогу тебе.

До ковров мне было три шага. Я прыгнул вниз и хотел подать ей руку. Тут она снова заголосила:

— Несчастье! Не прикасайся ко мне, я не прикрыта!

— Где же?

— Здесь, на руках.

— Но на тебе же перчатки!

— Перчатки?! Чужеземец, ты что, слепой?! Это же красный цвет марены!

В самом деле! Эта Чилека, Земляника то есть, сидя здесь, среди земляники и ежевики, действительно была без перчаток. Ее руки были окрашены в ярко-красный цвет мареной. Вот почему «перчатки» оказались ей так впору! Но я понял и другое. Фрау Земляника была пекарем. А руки говорили о том, что еще и красильщицей. Передо мной была жена Бошака собственной персоной, та самая, которая охраняла свою дочку, когда та миловалась с вольным торговцем. О, Земляника, взявшая под свои листики любовь того, кто назвал твои крики о помощи лягушачьим кваканьем! Наверное, любовь потеряла интуицию, не подсказала, что рядом она, защитница?

— И как я тебя вытащу, если ты не позволяешь касаться тебя? — спросил я.

— Толкай меня снизу!

Я сделал полукруг, зашел сзади, взялся за бока…

— О нет, я боюсь щекотки! — завизжала она, да так голосисто, что я даже отскочил на несколько метров.

— Так как же мне тебя подхватить?

— Сама не знаю.

— Тогда давай сделаем иначе.

— Как же, интересно?

— Вот лежит веревка, я тебя на ней вытяну.

— За шею?!

— Зачем? За пояс.

— Попытайся.

Я взял веревку, обвязал Чилеку за пояс, повернул так, что мы стали спина к спине, перекинул конец через плечо и скомандовал:

— Раз! Два! три!

На счет «три» я принялся тянуть. Ни с места.

— Давай же, двигайся! Никакого толка.

Я снял с нее веревку и перевел дыхание. Ну что за глупая баба! Ковер, на котором восседала эта мамонтообразная ягода, был абсолютно гладким, но он лежал на довольно крутом склоне. Такой груз вытащить весьма непросто, но мне пришла в голову довольно коварная мысль.

— Что же, ты не заметила, что ранена?

— Да, я ранена, — отвечала она, — но не знаю куда. О Аллах, что скажут люди, когда узнают, что я совсем одна здесь, в глуши…

— Не беспокойся, никто ничего не узнает.

— В самом деле?

— Да. Я совершенно чужой в этих местах.

— Так ты не местный? А откуда тогда?

— Из полуденной страны.

— Так ты не мусульманин?

— Нет, я христианин.

— А разве женщины христиан должны прятаться за покрывалами?

— Нет, не должны.

— Тогда и мне не надо укрываться. Думаю, со мной ничего не стрясется, если христианин, видевший тысячи женщин, взглянет и на меня. Давай руки!

Она уцепилась за меня — и выползла из ямы. До сих пор не знаю — честью ли было для меня или позором то, что она сняла накидку…

— Сколько же ты сидишь здесь? — спросил я.

— О, очень долго.

— А как это случилось?

— Осел испугался, исколов ноги иголками.

— А ты сидела верхом?

— Да.

Бедный осел! Теперь я сожалел о том, что наказал его. Он заслужил свои сладости.

— Как же ты забралась с ним в такие колючки?

— Я хотела… Я хотела…— Она покраснела еще больше и умолкла.

Я огляделся. Вокруг была целая лавка.

— Что это за вещи?

— Я… не знаю.

— А ты знала, что они здесь находятся?

— Нет.

— Я всегда молчу о том, что узнаю. К тому же я чужестранец. Меня ты можешь не бояться. Но как здорово, что мы не встретились с тобой раньше, когда я был не один!

— Ты был не один?

— Да. Со мной был юноша из Кабача.

— А где он сейчас?

— Уехал один.

— Как же его зовут?

— Сахаф Али.

— Тот самый! Он не должен знать, что я здесь. Ты его хорошо знаешь?

— Я видел его сегодня впервые, но он мне понравился.

— А как ты меня обнаружил?

— Сначала я нашел твою выпечку, а потом осла, забредшего в заросли. Я привязал его и побрел по следам. И вот я здесь.

— Этот осел — несносное глупое животное. Однако мне надо подобрать вещи с земли, но самой мне трудно. Поможешь?

— Охотно.

— Тогда давай, иди сюда.

— А ты не можешь подняться еще?

— Нет, без тебя мне не справиться.

— Но ведь ты боишься щекотки.

— Нет, больше не боюсь, ведь ты христианин!

Да, у этой дамы были железные нервы. Я осмотрел еще раз этот ковровый лагерь.

— Это место относится к Кушукаваку или Енибашлы?

— К Енибашлы.

— А что за человек ваш киаджа?

— Я не принадлежу к числу его подруг, — ответила она осторожно.

Теперь мне стало все ясно. Случай подбросил мне козырную карту, которую я мог использовать на благо юного книготорговца.

— Ты пойдешь со мной? — спросила она.

— Да.

— Тогда следуй за мной.

Я свел ее за руку с ковров и повел туда, где начиналиськолючки.

— Но я зацеплюсь здесь платьем!

— Я проложу дорогу, обрежу колючки ножом!

— Нет, нет, не надо этого делать! — закричала она в страхе.

— Почему же?

— Это запрещено!

— А кто запретил?

— Все тот же сердитый киаджа.

Я присмотрелся. Это место как нельзя лучше подходило для убежища ее отнюдь не законопослушного мужа. Кустарник кажется непроходимым, но наверняка есть место, где существует проход.

— Куда ты собиралась с этими изделиями? — спросил я.